Не прошло и года, как я выбралась на спектакль "Моя тень".
Признаюсь, что период подготовки был волнительным: я, увы, совсем не знаю Левитина как режиссера и его замысел поставить сказку Шварца "Тень" как "Моя тень", то есть, условно говоря, дать трактовку ТЕНИ в духе юнгианского толкования, был для меня понятен лишь умозрительно. Конечно, наше безумное время засилья масскультуры, меркантилизации сознания, навязывания нелепых законов, уродующих живую жизнь, способно породить страх даже в душе тех, кто проделал свой путь, не теряя ориентиры point d'honneur. "Я никогда никого не боялся, я очень свободный человек, и вдруг я понял, что мною овладевает некая тень", - говорит Михаил Захарович в интервью на фоне спектакля. А если слово найдено, то архетип Тени можно поискать у Шварца. Тем более, это сказка, а сказки - всегда некая психотерапия, помогающая решить насущные совсем несказочные проблемы. А по словам Левитина, постановка этой сказки - колоссальная операция над самим собой с невероятным количеством затраченной энергии.
Итак, зная о таком новаторском подходе, я ехала на спектакль, опасаясь и желая увидеть черное и белое, прекрасное и отвратительное, жалкое и высокое в одном человеке - Ученом-Тени, или Тени-Ученом. В исполнении Евгения Редько.
Желая, потому что без всяких оговорок верю в его актерский гений и знаю, что его игра-проживание - идти дальше, чем Шварц, дальше, чем Левитин, дальше, чем Фоменко, дальше, чем... Редько, - даст вечно мной искомую пищу для сердца.
Опасаясь, потому что пьеса в данном случае - это материал на сопротивление. Как бы ни воплощал в ней Евгений Львович свои страхи, комплексы и философское отношение к ним, там все-таки идет четкое разделение Ученого и Тени. И у Андерсена подобная расстановочка. А у Шамиссо, упомянутого Шварцем, тем более другая история.
Маленький экскурс в первоисточники.
Шамиссо, «Peter Schlemihls wundersame Geschichte», 1813. Петер Шлемиль, завороженный таинственным человеком в сером, отдает ему свою тень в обмен на волшебный кошелек Фортунато. Но вскоре понимает, что, оказывается, жизнь человека без тени лишена гармонии. Заимствованные чужие тени не спасают. Личное счастье также невозможно для человека без тени. Человек в сером, читай, дьявол, неотступно преследует всю оставшуюся жизнь, теперь требуя за возвращение собственной тени продать душу. В конце жизни Шлемиль заклинает своего друга и читателей: "Прежде всего тень, а уж затем деньги",
Андерсен, "Тень", 1847. Эту сказку называют философской, социальной, трагической... То есть совсем не волшебной сказкой, следующей законам, открытым Проппом. Скорее, здесь более уместно определение критиков: "европейский роман 19 века в миниатюре". Истина, Добро и Красота, воспеванию которых посвятил всю свою жизнь Ученый, оказались никому не нужны. Зато его Тень, которую он когда-то в шутку послал высмотреть на соседний балкон, кто такая прелестная стройная светящаяся девушка, так его заинтересовавшая (ха! это была у Ганса Христиана не принцесса вовсе, а сама Поэзия!), улизнула от него, пошла гулять по свету и, не тяготясь высокими моральными принципами, достигла прочного положения в свете. Еще бы - ведь Тень знала тайные пороки каждого. Но обретенное превосходство над своим прежним хозяином надо бы закрепить. И Тень предлагает Ученому - в виде помощи, не иначе! - поправить здоровье на водах в качестве его компаньона, тени. А ведь Ученый соглашается! Потом, с каждым следующим унижением, когда Тень все больше и больше подминает его под себя, Ученый понимает, что хватит великодушествовать . Он выступает с обличением - но поздно. Тень настолько сильна, что ей ничего не стоит просто уничтожить своего бывшего патрона. И собственно говоря, все! Жалкий конец бесхребетного идеалиста под железной пятой Тени, наглой, беспринципной, циничной и всемогущей благодаря долгому потворствованию и несопротивлению зла насилием.
Шварц. "Тень", 1938-1940. Не копала самого Томаса Манна, но вот цитата из него как бы в пересказе Шварца, который считал "решимость" главным способом исправления несправедливости: "Великодушие очень привлекательно, однако решимость, должно быть, более высокая ступень нравственности". Финал пьесы иной, чем у сказки. Тень не просто побеждена - она исчезает. Апофеоз решимости - в словах Ученого: "Мне страшно было умирать. Но я пошел на смерть. Ведь чтобы победить, надо идти и на смерть. И вот - я победил!" Ученый Шварца не остается пассивной жертвой - он борется против лжи, мнимого величия, приспособленчества и побеждает. Пусть ценой собственного прозрения, когда ему больше и в голову не придет мысль о том, что он может сделать всех людей счастливыми. А неправда ли, реплика капрала "Карета у ворот" созвучна всем известному "Карету мне, карету"?
Возвращаясь к спектаклю. Замысел поместить Тень внутри Ученого промелькнул уже в первом монологе - тот речитативом под музыку Тодоровского вступает в ткань сказки "Когда теряешь очки, это, конечно, неприятно, но вместе с тем и прекрасно, когда теряешь очки...". Романтические грезы о милой принцессе, ироническая зарисовочка деревянного тайного советника, вечного спутника принцессы - и вдруг прорвавшаяся незнамо откуда ненависть к господину в черном - жениху принцессы. "Ведь влюблен в принцессу я! Это будет просто чудовищно, если она выйдет замуж за другого." У Шварца ремарка: "Смеется." Наш Ученый скрежещет сквозь зубы - и кажется, его эмоциональный выплеск порождает больное видение - принцесса и советник, их пляшущие в конвульсиях тени, сообщают герою, что события сказки начались.
Но дальше вступает в силу недвусмысленность пьесы, и герой первого акта - практически безупречен. Надо сказать, что режиссер не изменяет и не трансформирует текст, и если сокращает, то минимально. А в пьесе перед нами добрый, открытый, благожелательный человек. В нем нет ни тени фальши, потому что ему нечего скрывать. И он не опасается познавать мир - в лице ли бывших людоедов (поглядывает на них хоть и с опаской, но с интересом), в общении ли с местной (местечковой, как и все остальные персонажи - благодаря "Рио-Рите" и "Рафалэку") Магдалиной Юлией Джули (как доверчиво он "протягивает" ей свое лицо!), в знакомстве ли с борзописцем Борджиа, т.к. не ждет от него подвоха. Он слушает Аннунциату, рассказывающую о "социализированных" сказочных героях, как ребенок - ему интересно и нестрашно, ведь он знает, что сказка должна закончиться хорошо. Да, он идеалист и мечтатель, ему нравится, что жизнь вокруг него кипит (но он не видит, что в этом котле розы, лилии, тюльпаны, ножи для убийц и свежие яды!). В вину ему я бы поставила лишь то, что мир ему кажется ну таким простым и разумным, что появился соблазн всех за два-три дня работы сделать счастливыми. Впрочем, может быть, именно за это наказывает его судьба. Ведь перейди он к практическим попыткам "осчастливливания" населения, дело бы обернулось еще большими катаклизмами.
Первое столкновение с реальностью - разговор с принцессой, в общем-то неожиданный, ведь Ученому было достаточно переживать свою любовь втайне, без стремления к реализации . Ее лицо, косы и ресницы, а значит, и ее мысли - все должно быть прекрасным, думает он. Но увы! Принцесса прекрасная - а мысли ужасные. "Мне казалось, что еще миг - и я все пойму. А теперь мне кажется, что еще миг - и я запутаюсь совсем!" Вот так всегда: делаешь шаг от иллюзии к реальности и вместо схемы видишь terra incognita. Как он потом ходит взад-вперед, теряя листок за листком! Исписанные старательно и четко, они ложатся на сцену, как лепестки умершего цветка. "И все-таки я люблю вас!" - и принцесса тоже потеряла покой. А ведь как ей было удобнее жить, когда все безразлично, и никому не веришь.
Вот тогда-то он и делает свою ошибку номер раз. Забывая, в какой стране он живет, он посылает свою тень к принцессе. Передоверяя ей все. даже обзывание принцессы лягушкой, он выпускает наружу демонов, сидящих внутри.
Начало второго акта - просто пиршество для поклонников ЕРа - еще бы, увидеть такую метаморфозу! Вот прорезался сквозь шипение голос Тени, вот он еще сиплый, писклявый и смешной, но гибкость интонаций уже пугает. Тень, корча невозможные рожи, то приникает к стене, то стелется ниц, то подобострастно обцеловывает подушку министра... Она лебезит, но вылезает и вылезает вперед, потом берет за шкирку обоих министров и опять угодничает, верещит по-обезьяньи. Но Тень, как все на юге, очень быстро растет. На наших глазах жалкий гадкий чертенок становится значительным лицом, облеченным бюрократическими полномочиями. Никакого заискивания, жесткие нотки в голосе. Просто-таки Макиавелли (в паре с Чезаре Борджиа) управляет государством независимо от моральных устоев. Обманывает Ученого, играя на его лучших чувствах. Крокодильими слезами заливаясь, склоняет его к компромиссу. Тут Ученый делает ошибку номер два. Не надо верить самым правильным словам, оправдывающим подлость.
(А ведь я заметила тут, в диалоге, маленькую зацепочку, ведущую к задуманной объединенности Ученого и Тени:
- Мне поручено купить тебя.
- Купить? (Смеется.) За сколько?
Наш Ученый не смеется вовсе.)
Апофеоз моего зрительского восторга - это, конечно, сцена с принцессой, когда Тень рассказывает ее сны. И смешно, и страшно, и дико эротично. "Именно там, в тени, в глубине, в полумраке и таится то, что придает остроту нашим чувствам!" - и ведь не поспоришь! А торжествующий испанский танец на каблуках диагонально сцене! Восторг полный! Поистине, не только любовь, но и коварство способно творить чудеса!
"Так, позвольте, - говорю я себе, - неужели под маской овцы скрывался лев, и все это чудище обло, огромно, озорно, стозевно и т.д. таилось на дне кристально чистой души милого романтика, наивного идеалиста, робкого влюбленного, который грезит о любимой не в постели, а в небесах?" Нет, я понимаю, человек широк, сузить бы надо, и может вмещать идеал Мадонны и Содома. Но чтоб так диаметрально...
Вспомнился Акунин с нелюбимым мной "ФМ"-ом. Он описал синдром Кусоямы, к счастью, выдуманный.

Но потом, критически помыслив, поняла, что не все и не сразу. Каждый из нас в те или иные моменты встает перед выбором. И иногда достаточно семечка Тени, выкинутого, пусть по ошибке или в шутку, и попавшего в плодородную, унавоженную житейским дерьмом почву, чтоб выросло страшное, мутирующее, неподвластное тебе чудовище. Но и с ним можно бороться.
Что подтверждает третий акт.
Что потрясло - Ученый ходит и улыбается. Ему предъявлен ультиматум - он должен прийти во дворец и официально зарегистрироваться как Тень. А он готовится к гибели. Боится ли он? Да, конечно. У всех, наверное, напрашивается параллель Ученый- Цинциннат Ц. Два изгоя, не принятые обществом, которое предпочитает естественным лицам - маски. Два утописта, мечтающие найти идеальный мир, образец разумности, смысла и высокой поэзии. Два приговоренных к декапитации. Два счастливо воскресших... - но тут мы забегаем вперед. Разве можно забыть "дрожь коня", тот ужас перед концом, который испытывал ЦЦ? И хоть Ученый держится молодцом, один маленький монолог - о фонариках, и я понимаю, чего это ему стоит. Каждое слово "фонарик", пять раз тоненьким голоском повторенное в этом монологе - это отзвук отчаянной боли перед шагом в пропасть, набоковские интонации перед боем с Тенью.
И даже подсказанное доктором заклинанье не способно было помочь поставить Тень на место. Впрочем, Ученый не удивлен, ведь он уже не считает, как прежде, что человеку можно объяснить все - и если его смерть может доказать истину, он пойдет на нее, не сворачивая. "Ведь, чтобы победить, нужно идти и на смерть!"
А вот почему исчезает Тень? Голова, так счастливо вернувшаяся у нее на место, нежно обласканная Принцессой, презрительно тыркнутая придворными, все-таки зашевелила же языком, вываливая его поначалу так неизящно. И отпусти он Ученого с миром - кто мешал ему приструнить людишек и снова одурманить Принцессу? Ан нет! Оказывается, развенчанная Тень уже не может стать сильной, как прежде. Вывод - значит, с собственной Тенью можно и нужно бороться, даже если она вдруг выросла и возомнила себя господином.
Не знаю, насколько выглядит победительным финал спектакля и чему радуется Призрак Людовика Девятого Мечтательного, ведь исполнение завещания снова надо начинать с нуля. Хотя для Принцессы это, может быть, хороший опыт, и все еще сложится, как в сказке. Не знаю, куда и зачем идет Ученый, а с ним Аннунциата и Доктор. Финал, как говорится, открыт. Но они уходят светло. И исчезнувшую Тень берут с собой, но так, чтобы она не стояла у них на дороге, а знала свое место. А в довесок к галошам и плащу, заявленным в пьесе, берут еще и зонтик Принцессы. "Аннуциата, в путь!"