Дата: Суббота, 19.07.2014, 22:22 | Сообщение # 214
Околдованный
Группа: Проверенные
Сообщений: 414
Статус: Offline
ЗачарованNая, Haty, большое спасибо за радионовости! То речи не мальчика, а мужа. Взрослеет наше ФСЁ речи степенны и по-взрослому интересны. Голос и лик стали покрываться патиной... Ну что же у Кукина есть очень хорошая песня "30 лет" (возраст условный от 25 до 40, но являющийся вершиной жизни) и если свои года глядя в зеркало еще храбрясь сбрасываешь, то ровесники вот так ненавязчиво напоминают о них. Не знаю получиться ли у меня вставка. Но помимо песни еще интересны и слова Кукина, рассказывающие что послужило причиной написания. My WebPage Девушки! На вас вся надежда сообщите, когда он вернется с пика Победы, пожалуйста! Мой папа покорял эту вершину и в одиночку,и я немного представляю что это. А так удачи ему и здоровья!
Дата: Суббота, 19.07.2014, 23:35 | Сообщение # 217
Убеждённый гришеит
Группа: Администраторы
Сообщений: 2685
Статус: Offline
С "Маяка" скачать очень просто. Нужно пройти по ссылке, которую я дала, откроются подкасты, открыть там, где Григорий Антипенко, а потом: "Файл" - "Сохранить как". Не пойму, понятно ли объяснила.
Дата: Суббота, 19.07.2014, 23:41 | Сообщение # 218
Убеждённый гришеит
Группа: Администраторы
Сообщений: 2685
Статус: Offline
ЦитатауКостра ()
Голос и лик стали покрываться патиной...
уКостра, как сказано! Мне лично интервью очень и очень понравилось. А уж лик и голос - отдельная песня. Казалось бы не узнали ничего принципиально нового, но столько деталей... В общем нужно еще осмыслить.
Дата: Воскресенье, 20.07.2014, 03:01 | Сообщение # 219
Убеждённый гришеит
Группа: Администраторы
Сообщений: 4679
Статус: Offline
Да, видеоинтервью гораздо интереснее, чем печатное, впрочем, как всегда. Хорош! Всё правильно сказал, но кокЭтничал-то как и глазками стрелял! Душка Григорий!!! Если у девушки блестят глаза, значит тараканы в её голове что-то празднуют!
Дата: Воскресенье, 20.07.2014, 13:49 | Сообщение # 220
Убеждённый гришеит
Группа: Проверенные
Сообщений: 4228
Статус: Offline
А меня порадовало, что выучив пару монологов из Сирано, Г.А. уже не смог читать какой-то сценарий. Значит можно надеяться, что в спектакле все-таки будет текст оригинала. А то судя по декорациям и костюмам, я серьезно беспокоилась, что Ростана они будут рассказывать «своими словами». А глядя на шапочку – «шлем отставного танкиста», боялась, что еще и «бронетанкового» юмора добавят.
СТАХОВСКИЙ: Да. Конечно, готовим мы всякие разные спецпроекты. И разговорились мы перед началом программы с нашим гостем Григорием Антипенко... Добрый день.
КУЗЬМИНА: Привет, Гриша.
АНТИПЕНКО: Здравствуйте, дорогие зрители.
КУЗЬМИНА: Разговорились, Гриша спросил: о, вы же доисторическая радиостанция? Еще раскопки показывают, что…
АНТИПЕНКО: Неправда, я такого не говорил.
СТАХОВСКИЙ: Как трилобиты.
КУЗЬМИНА: Примерно. И мы сказали: да. Да, Гриша, приглашаем тебя на наше 50-летие.
СТАХОВСКИЙ: Но сегодня не о нас.
АНТИПЕНКО: А о ком? Любопытно, мы кого-то ждем еще?
СТАХОВСКИЙ: Да, есть тут один товарищ, о ком сегодня поговорим. Григорий Александрович Антипенко, день рождения 10 октября 1974 года, место рождения - Москва. Российский актер театра и кино.
АНТИПЕНКО: Да, всё правда. Больше театра в последнее время, и слава богу, так приятно на самом деле.
СТАХОВСКИЙ: Да? Хочется театра больше в жизни?
АНТИПЕНКО: Да, потому что это творческая отдушина для любого актера. А в наше время, когда кинематографа почти нет нашего отечественного, это спасение уже, а не просто отдушина.
КУЗЬМИНА: А что ты думаешь о тех артистах, которые в своих интервью говорят, что нет, театральная сцена не для меня вообще?
АНТИПЕНКО: Послушайте, таких актеров было масса и в то время, когда и кино у нас было на должном уровне, и ничего здесь страшного нет. Просто кто-то выбирает для себя театр, кто-то кино, понимает, где он чувствует себя органичнее. У меня как-то так сложилось, что на театре мне легче, лучше, я больше там понимаю, больше успеваю понять и сделать для себя в плане развития творческого, поэтому театр.
СТАХОВСКИЙ: Ну, каждому свое, в конце концов. У нас та же история.
КУЗЬМИНА: Всё, мальчики, у меня был один вопрос всего.
АНТИПЕНКО: Ничего страшного в этом нет, правда, но просто здесь мне повезло, правда, повезло, некоторым не очень везет в этом смысле, а мне повезло именно в это время... Я радуюсь, я сегодня посмотрел еще один сериал по телевизору, от которого я отказался, и перекрестился мысленно, потому что храма не было поблизости, я просто мысленно перекрестился, что я почувствовал, что не надо, и отказался.
КУЗЬМИНА: И правильно сделал.
АНТИПЕНКО: Абсолютно. Вот просто никаких сомнений.
КУЗЬМИНА: Слушай, а когда ты соглашаешься и потом видишь на выходе уже эту работу, чаще ты расстраиваешься от того, что получилось, или все-таки есть хорошие работы, на твой взгляд?
АНТИПЕНКО: Ой, семьдесят пять процентов, восемьдесят - это расстройство тотальное, и где-то только двадцать процентов… и то, к сожалению, не по части всего кино зачастую, а каких-то отдельных сцен, каких-то удачных творческих встреч. Наверное, основа удовольствия сейчас в нашем кинематографе – это просто встретиться с какими-то людьми, с которыми не мыслил себе встретиться, а тут вдруг судьба подарила таких актеров, таких мастодонтов режиссеров…
КУЗЬМИНА: Ты нарываешься. Сейчас Стаховский будет просить называть фамилии конкретных людей, с кем не думал, не гадал, и тут - бах! - встретился.
АНТИПЕНКО: Ну да, врасплох меня поймали. Васильева Вера. Очень много, слушайте, но так вот просто навскидку…
СТАХОВСКИЙ: Одного уже имени достаточно, собственно. С Веры Васильевой начнем…
КУЗЬМИНА: Это имя десяти других стоит.
АНТИПЕНКО: Да, я буду просто по мере нашего интервью так выкидывать фамилии.
СТАХОВСКИЙ: Слушайте, давайте пойдем все-таки с самого начала. Поскольку у программы нашей есть такой приблизительный планчик, конспектик в двух страничках, то надо как-то по нему пойти, чтобы разобраться, с чего вдруг и почему ты вырос такой весь из себя распрекрасный.
АНТИПЕНКО: С чего начинается родина, да?
СТАХОВСКИЙ: Да. Какое у тебя первое воспоминание о себе?
АНТИПЕНКО: Первое воспоминание о себе… Вы знаете, всё смутно, всё смутно, и это было очень давно.
СТАХОВСКИЙ: Но что-то яркое первое?
АНТИПЕНКО: Очень давно было, где-то, наверное, в трехлетнем возрасте я себя еще помню, ну а в четырехлетнем точно совершенно. Я вчера проходил по Поварской улице, это моя фактически вторая родная улица, потому что меня туда возили в Гнесинское училище на педпрактику с четырех лет.
СТАХОВСКИЙ: Заниматься пианино?
АНТИПЕНКО: Пианино, хор, что там еще, сольфеджио, безусловно.
КУЗЬМИНА: А расскажи, интересно, инженеры родители, они хотели лучшей судьбы для тебя, или это просто было принято, чтобы дети были всесторонне развиты?
АНТИПЕНКО: Вы знаете, в то время было принято, и это очень хорошо было принято, как показывает время. Сейчас уже не принято детей отдавать в музыкальные школы, это делают только люди, более-менее с этим связанные. А раньше гремели дома от фортепианных гамм и еще от каких-нибудь инструментов.
КУЗЬМИНА: Подъезжали грузовики, грузившие…
АНТИПЕНКО: Да, это было на самом деле. Я помню, даже такие проблемы были, когда люди ссорились, имеются в виду соседи, потому что не могли унять какого-нибудь там специалиста по гаммам и по каким-то примитивным музыкальным упражнениям. Сейчас разве что громкая музыка и, да, перфораторы не дают спать людям. А это всё ушло, то есть рояли, пианино, всё стоит.
КУЗЬМИНА: Раньше были объявления «куплю пианино» или «отдам пианино», а теперь «куплю перфоратор» или «отдам…»
АНТИПЕНКО: К сожалению, как-то переквалифицировались мы все в строителей, в монтажников и прочее. Трагично.
СТАХОВСКИЙ: Ну, опять же, каждому свое. Трагично, да, конечно, в этом смысле.
АНТИПЕНКО: Для столицы трагично, понимаете. Это все равно культура. Мы здесь каким-то образом должны показывать пример, во всяком случае, стараться. А так получилось, что мы опустились.
КУЗЬМИНА: Подожди, но все же в наших руках. Евгений музицирует, например, у себя дома.
АНТИПЕНКО: Да вы что?
КУЗЬМИНА: Да.
СТАХОВСКИЙ: А куда же я денусь-то.
АНТИПЕНКО: Ну, так это прекрасно. Все мои друзья, с которыми я вырос, они все музицируют, все поют.
КУЗЬМИНА: А это значит, что детки, скорее всего, тоже подхватят, возможно.
АНТИПЕНКО: Дай-то бог. Это усидчивость нужна, сейчас у деток не хватает усидчивости, чтобы сделать примитивные уроки.
СТАХОВСКИЙ: Но у нас тоже не было никакой усидчивости, и все равно. Мне кажется, непоседливость детей другая.
АНТИПЕНКО: Не знаю, меньше было отвлекающих факторов на самом деле.
СТАХОВСКИЙ: Вот это да, это, пожалуй, да.
АНТИПЕНКО: Не было такого количества информации, телевизора и прочего, что бы отвлекало.
СТАХОВСКИЙ: Была улица, куда все равно хотелось, где пацаны, надо же бежать, играть в хоккей немедленно.
АНТИПЕНКО: Ну, я, видимо, начинаю стареть, я уже начинаю замечать какие-то негативные формы жизни, последствия вот этого массмедиа бесконечного. Ну, неважно, не об этом.
СТАХОВСКИЙ: Раз уж мы об этом заговорили, ты окончил музыкальную школу всю целиком?
АНТИПЕНКО: Нет, нет, я где-то лет пять, наверное, или шесть ходил туда. Сначала это был баян, потом подключилось фортепиано, то есть где-то года четыре точно был баян и года три было фортепиано. К сожалению своему…
СТАХОВСКИЙ: А почему это закончилось?
АНТИПЕНКО: …я всё забыл. Ну, как забыл, я могу вспомнить, все равно моторика осталась в пальцах, как мышечная память. Я думаю, что при необходимости это можно будет вытащить. Но театр победил окончательно, вообще актерское искусство как таковое, увлечение этими совершенно нереальными ходами в этом лабиринте, куда можно зайти один раз и не выйти никогда. Поэтому пока нет необходимости просто. Если вдруг в какой-то роли мне понадобится это вытащить из себя, я это вытащу. Это где-то на полках подсознания лежит.
СТАХОВСКИЙ: Понятно. А кем хотелось быть-то в детстве вообще? Театр, понятно…
АНТИПЕНКО: Биологом.
СТАХОВСКИЙ: Все-таки?
АНТИПЕНКО: Биологом, абсолютно. Я 8 лет занимался биологией во Дворце пионеров на Ленинском, это улица Косыгина, ну, фактически рядом с Ленинским проспектом. Потрясающее совершенно заведение. Я благодарен судьбе, что она меня просто туда привела каким-то образом, и я на 8 лет там остался.
СТАХОВСКИЙ: Биологом в какой-то специализированной области?
АНТИПЕНКО: В основном аквариумистика, но постольку, поскольку я увлекаюсь змеями, это моя просто любовь жизни, то, конечно, герпетология, она, в общем, тоже каким-то образом. А вообще – всё.
СТАХОВСКИЙ: А откуда взялось увлечение змеями? Ты как-то сам себе это объяснял?
АНТИПЕНКО: Я не знаю, это какая-то врожденная любовь. Здесь нету никакого логического объяснения. Примерно так же, как актерство, оно не имеет никакого логического объяснения, почему человек вдруг приходит в театр, заболевает - и на всю жизнь. Так же, как горы. Это какие-то такие вещи, которые и не надо, наверное, объяснять. Это просто любовь, любовь непостижима.
КУЗЬМИНА: Сейчас змеи присутствуют в твоей жизни? Я не знаю, может быть, какая-нибудь коллекция статуэток? Все же знают, что ты увлекался или увлекаешься, любишь.
АНТИПЕНКО: «Дискавери». Моя любовь к «Дискавери», потому что там замечательные совершенно есть передачи и которые достаточно подробно об этом показывают и рассказывают, ты буквально путешествуешь вместе с людьми, которые это делают. Вот, наверное, пока на таком уровне. Хотя были мысли съездить куда-нибудь в Шри-Ланку или во Вьетнам, где это просто Клондайк, копать не перекопать. И, может быть, когда-нибудь дозрею и действительно какую-то экспедицию себе устрою - на поиск, ловлю, наблюдение и прочее. Просто для души, не более.
СТАХОВСКИЙ: У меня почему-то ощущение, что это даже не хобби, то есть у тебя интерес-то такой не прикладной, а, может быть, местами вполне научный.
АНТИПЕНКО: Ну, постольку, поскольку я все-таки достаточно много об этом знал… Конечно, наука продвинулась значительно больше за это время, что я увлекался актерством. Вообще, мои детские книги - это были энциклопедии. Вот собрать, дай бог памяти, сколько ж там томов, девять томов «Жизни животных»… или одиннадцать, сейчас боюсь соврать…
СТАХОВСКИЙ: Много, в общем.
АНТИПЕНКО: Сам факт, что собрать вот этот многотомник - это была мечта жизни на тот период. Можете себе представить увлеченность? Я искренне надеюсь, что сейчас еще где-то остались такие дети, которые мечтают не о том, чтобы какой-то гаджет приобрести, игрушку очередную, а действительно найти какой-то очередной том… Ну, сейчас уже макулатуру не сдают, а тогда мы сдавали, потому что купить просто так такие книги было невозможно - только по неким карточкам, которые зарабатывались именно вот этой бесконечной макулатурой. Вот так.
КУЗЬМИНА: Если бы не было актерской профессии, возможно, мы бы приобрели научного работника в этой области.
АНТИПЕНКО: Ну, как приобрели, просто обо мне никто бы не знал. Я думаю, что я был бы каким-то аскетом, жил бы себе где-нибудь, может быть, в районах Средней Азии, где тоже в достаточных количествах всё это встречается, и спокойно занимался бы научной деятельностью.
КУЗЬМИНА: К тебе бы приезжало «Дискавери» и снимало бы фильмы о тебе, кстати говоря.
СТАХОВСКИЙ: Может быть, не исключено, конечно.
АНТИПЕНКО: Может быть. Но на самом деле я не испытываю такой прямо непереносимой необходимости…
СТАХОВСКИЙ: Ты не тщеславен?
АНТИПЕНКО: Я в меру тщеславен, безусловно, а как, в нашей профессии без этого невозможно. Но я не очень социален, я скорее даже асоциален. То есть, мне необходимо как-то выходить, как-то показывать себя, что-то говорить и что-то рассказывать, но большую часть времени я провожу в одиночестве и чувствую себя просто прекрасно.
КУЗЬМИНА: Если бы вы, друзья, знали, как мы затаскивали сюда Григория! Что нам стоило привести человека в студию «Маяка».
АНТИПЕНКО: Да, я несколько раз звонил и говорил, нужно машину за мной, не нужно машину за мной, в конечном итоге решился приехать на своей.
КУЗЬМИНА: Спасибо тебе большое.
АНТИПЕНКО: Решил сэкономить деньги «Маяка» перед такой серьезной юбилейной датой.
СТАХОВСКИЙ: Это хорошо, а то мы с Кузьминой из зарплаты обычно вычитаем вот эти все моменты.
АНТИПЕНКО: А то не на что будет справлять.
СТАХОВСКИЙ: Конечно, это тебе отдельное большое спасибо. Ты говоришь, что это всегда было одной из черт твоего характера - вовлеченность в себя, а не во внешний мир, да? Ты говоришь, что тебе нужно одиночество периодически, какое-то спокойствие.
АНТИПЕНКО: Нет, послушайте, это разные вещи. Я, безусловно, очень себя люблю и уважаю, но это никоим образом не… Разобраться в себе - да, но через окружающий мир. Я прежде всего наблюдатель, я не замыкаюсь в себе, как Гренуй, по-моему, в «Парфюмере», так звали этого человека?..
СТАХОВСКИЙ: Да-да-да, Жан-Батист.
АНТИПЕНКО: Я все-таки созерцатель, я могу сидеть и часами наблюдать за людьми. И я помню, что дикое удовольствие испытывал, читая книги и параллельно наблюдая периферическим зрением за всем, что происходит, в метро. До тех пор, пока у меня не появилась машина, такое увлечение у меня было, я просто регулярно прибегал к этому. Причем этот шум и всё, что происходило вокруг меня, эта суета, она мне абсолютно не мешала, у меня, наоборот, зрение выцепляло каких-то личностей, каких-то интересных персонажей, я за ними наблюдал как-то, для себя отмечал, видимо, не знаю. Видимо, актерское какое-то внутреннее чутье.
СТАХОВСКИЙ: Ну, это рабочие какие-то моменты.
АНТИПЕНКО: Хотя нет, это было задолго до актерства.
СТАХОВСКИЙ: А в школе-то не хулиганил?
АНТИПЕНКО: Вот это какие-то странные были хулиганства на самом деле. Я просто думаю, что это тоже какое-то странное явление. Сейчас я уже начинаю как взрослый человек это всё анализировать и думать, откуда вообще ноги растут. Мои хулиганства не были вот такие примитивные, как у нормальных детей. Я сейчас не пытаюсь себя как-то выделить в отдельную касту, я, скорее, соглашусь с тем, что я не совсем здоровый человек.
СТАХОВСКИЙ: А что это было?
АНТИПЕНКО: Я рисовал географию, допустим, по дороге из дома в школу. Для меня какая-то часть сугробов с правой стороны была Кордильерами, а с другой стороны Андами, и вот, ходя по этим «Андам» и «Кордильерам»… Я понятия не имел, что когда-то у меня появится увлечение альпинизмом серьезное! А сейчас я начинаю соотносить, как это странно, почему я в третьем, четвертом, пятом классе вместо того, чтобы бегать и бить девочек портфелем по голове, ходил по этим «Андам» и «Кордильерам» и испытывал какое-то странное удовольствие.
КУЗЬМИНА: Ты не первый человек, который к нам приходит в эту рубрику и говорит о том, что он в детстве делал что-то, что потом переросло в профессиональное или любительское, но дикое увлечение. Это говорит о том, что, когда родители видят, как развивается ребенок, что ему нравится, как он себе представляет эти сугробы, чем он их себе представляет - облаками или самолетами, можно понять, кем бы он хотел стать или кем он станет.
АНТИПЕНКО: Значит, я не один.
КУЗЬМИНА: Конечно. Всё с тобой хорошо.
АНТИПЕНКО: Слава богу, я не болен. Спасибо.
КУЗЬМИНА: Мы и должны были сегодня это выяснить как раз, что всё в порядке.
СТАХОВСКИЙ: Завалили всю драматургию программы! Ну ладно.
КУЗЬМИНА: Ты родился и жил на улице Мосфильмовской.
АНТИПЕНКО: Ой, прекрасная улица.
КУЗЬМИНА: И это каким-то образом повлияло? Потому что это может быть случайностью, а может, действительно, если рядом большая киностудия, огромная… Друзья, если не были никогда, обязательно сходите на экскурсию на «Мосфильм»!
АНТИПЕНКО: Попадите, да, попадите.
КУЗЬМИНА: Да, обязательно, пока не снесли все эти декорации к старым картинам.
АНТИПЕНКО: Ну, к старым, к сожалению, снесли.
КУЗЬМИНА: Ну да, наверное, это все-таки уже современная история.
АНТИПЕНКО: Эта площадка, так называемый «бутафорский городок», как мы ее называли. И лазили там детьми до бесконечности, и нас гоняли там охранники.
КУЗЬМИНА: У вас была какая-нибудь дырочка? Потому что на «Мосфильм» всегда был проход очень сложным.
АНТИПЕНКО: Слушайте, не было такого, чтобы там нельзя было перелезть через забор. Естественно, мы, дети, другого доступа на «Мосфильм» не имели. Ну, у меня мама работала 30 лет на «Мосфильме», дядя работал 40 лет на «Мосфильме». Конечно же, я по каким-то юбилейным праздникам и показам ходил туда по этим коридорам, я всё это видел, это происходило на моих глазах, вся эта бурлящая шедевральная жизнь, так сказать, эпохи нашего золотого кинематографа, это всё было на моих глазах, но не так часто. А большей частью я попадал так, через забор, сразу непосредственно в этот бутафорский городок, где еще дома со времен «Мэри Поппинс» и так далее, всё это стояло. Потом это всё погорело, и сейчас там стоят уже такие более серьезные строения, не помню, «Конь бледный» или что там, это уже немножко из другого кинематографа. Многие фильмы я не смотрел. Другая история уже, другая. Тогда было романтичнее, потому что детство было, естественно.
КУЗЬМИНА: Не удается нам сам «Мосфильм» связать с твоей актерской профессией напрямую. А что же случилось, что произошло?
АНТИПЕНКО: Я никогда не думал, никогда не думал, шагая по этим замечательным коридорам, что я вообще каким-то боком буду в дальнейшем в своей жизни прикасаться и к этому месту, и ко многим другим. Ну, в общем, это было для меня на самом деле откровением, для меня лично. Потому что я тогда был абсолютным биологом, и еще долгие годы после, после того как он развалился, я тоже оставался биологом. Я пошел на фармацевта учиться после 8-го класса, не потому что хотел стать фармацевтом, а потому что хотел подтянуть химию, поскольку в фармацевтическом училище пять химий, и как бы не выбрасывать эти два года. Это было связано с переездом в другое место, то есть мне в ту школу уже не хотелось идти, в новую переходить тоже не хотелось. И я эти 2,5 года потратил на фармацевтическое училище, которое окончательно меня привело к мысли, что что-то не так. Что-то со мной не так. Что-то с головой не так, по всей видимости, не могу усидеть на одном месте. И, в общем, на самом деле это тоже какие-то неслучайные вещи. Как только я сел за стол, я понял, что вот эта аналитическая работа (а это 70 процентов для любого биолога, пускай даже выездного, который выходит в поле) - это невыносимо для меня. Я страдаю клаустрофобией, я не могу усидеть в одном месте, я не могу сидеть в офисе, я не могу сидеть ни в одной комнате дольше двух-трех часов, если это, конечно, не мой дом, - дома я чувствую себя вполне комфортно. Работать в этих условиях я не могу. Это стало отчасти решающей отправной точкой, после которой я начал просто искать профессию.
КУЗЬМИНА: Где не нужно сидеть по три часа в одном месте.
СТАХОВСКИЙ: А можно туда-сюда немножко походить.
АНТИПЕНКО: Да, прийти и походить по павильону, например.
СТАХОВСКИЙ: Разобрались с вот этой непонятной историей? Хотя не очень, мне кажется, разобрались.
АНТИПЕНКО: Разобрались. Хватит уже обо мне, давайте о вас.
СТАХОВСКИЙ: Слушай, про нас все уже давно всё знают, мы уже вот где у всех стоим. Я к чему хочу вернуться. Ты говоришь, что твоими любимыми книгами в детстве были энциклопедии, в первую очередь которые касались, конечно, животного мира. А какая-то художественная, человеческая литература? Классика жанра?
АНТИПЕНКО: Ну, первый, наверное, автор, которого я перечитал всего, это был Гоголь.
СТАХОВСКИЙ: Что это вдруг?
АНТИПЕНКО: А вот не знаю, я настолько увлекся его словом, что не смог остановиться. Начал как-то очень просто, попробовал, а потом, пока всего не перечитал, не успокоился.
СТАХОВСКИЙ: Сейчас ты возвращаешься к нему?
АНТИПЕНКО: Да, конечно, слушайте, ну как можно не возвращаться к классику.
СТАХОВСКИЙ: Мало ли, может, он тебе настолько надоел тогда, что…
АНТИПЕНКО: Нет, это невозможно. Да и потом каждый раз, перечитывая в другом возрасте, взрослея, ты открываешь снова и снова.
СТАХОВСКИЙ: Новые грани.
АНТИПЕНКО: Ну, я здесь банален, конечно же, это все скажут, кто читает книжки вообще. Следующий замечательный писатель был Хемингуэй. Я тоже, пока не перечитал всего, я не остановился. Просто это невозможно, это взахлеб. Ну, и дальше там Достоевский, Толстой, как-то так. Если читаю, то читаю захлебом, то есть появляется какое-то наитие - и прямо всё, просто прерываешься на еду… Либо не читаю вообще.
СТАХОВСКИЙ: А были в жизни обратные истории? Допустим, ты понимаешь, что есть какой-то автор, который считается действительно глыбой, громадиной и приличным человеком, а у тебя, например, не пошел? Сталкивался ты с таким в жизни?
АНТИПЕНКО: Я сталкивался, перечитывая какую-то зарубежную литературу. Я понимаю прекрасно, что это зачастую и в основном связано с качеством перевода и талантом переводчика. И вот иногда бывали такие разочарования. Особенно после нашей классики невозможно читать какие-то переводные тексты, потому что это страшный язык, примитивный какой-то. Я понимаю мысль, о чем, так сказать, но это плоско. И это разочаровывает. Особенно каких-то американских, возможно, авторов. Сейчас я не буду приводить пример, чтобы никого не обидеть. Но вот такие разочарования были, когда я, допустим, что-то посмотрел, какой-то фильм, мне захотелось почитать. И вот я взял и читаю, и понимаю, что нет, я просто книгу откладываю, понимаю, что, скорее всего, и не возьмусь, лучше фильм пересмотрю.
КУЗЬМИНА: А скажи, пожалуйста, людям их простоту ты прощаешь? Охотно общаешься или терпишь?
АНТИПЕНКО: Я не вправе никого судить, и потом, я живу с точным совершенно пониманием и ощущением, что мы сюда приходим, на эту планету, с разной степенью взросления душ. Это мое личное ощущение, я в этом убежден. И поэтому нельзя всех под одну гребенку судить, ну нельзя. Есть люди, безусловно, умнее и мудрее нас уже по факту своего рождения, есть люди значительно проще и наивнее. Другое дело, что, конечно же, я избираю свой круг общения, и он очень узкий: несколько человек, с которыми я общаюсь раз в месяц, и чуть больше людей, с которыми я общаюсь раз в год. Таких, с которыми я общаюсь каждый день, нет, только по работе, если есть необходимость, да, я сталкиваюсь, общаюсь. И, слава богу, есть такие люди, с которыми мне не приедается общаться каждый день, но опять же это в рамках работы. А так я, конечно же, экстраверт конченый.
СТАХОВСКИЙ: Интроверт, наоборот.
АНТИПЕНКО: Скорее, да, конченый экстраверт и начатый интроверт, не законченный, видимо, до конца моих дней, вот так. Я чувствую себя очень органично в этом смысле.
СТАХОВСКИЙ: Но тем не менее у тебя же есть друзья, вот те люди, с которыми ты встречаешься раз в месяц?
АНТИПЕНКО: Вот я их и перечислил. Раз в месяц какое-то количество, раз в год - чуть большее, и все остальные - раз в столетие.
КУЗЬМИНА: В одном из интервью ты говорил, что у гор и театра много общего. Ты можешь в двух словах нам рассказать, что общее?
АНТИПЕНКО: Горы и театр это абсолютно волевая история. Можно готовиться до посинения, читая, перечитывая, уча и прочее. Но ты выходишь на сцену, и, если у тебя нет достаточно воли взять зал, взять себя в руки, заставить какие-то энергии шевелиться, которые не шевелятся в обычной жизни, ты - никакой актер, ты - нулевой актер. То же самое в горах. Можно быть суперспортсменом, но, если у тебя нет вот этой еще чайной ложечки воли, которая тебя заставит из какого-то совершенно разобранного состояния вдруг встать на ноги и делать хотя бы метр в час, но делать его по направлению к вершине, никаких вершин ты победить и взять не сможешь в своей жизни.
КУЗЬМИНА: Говорят, что под тобой пали семитысячники.
АНТИПЕНКО: Ну, я могу похвастаться, что все-таки три семитысячника уже в моем активе есть. Это горы нашего замечательного бывшего необъятного Отечества, которые находятся на юге нашей державы как бы, на сопредельной уже территории, в Казахстане, Кыргызстане, Таджикистане, это моя основная вотчина. Там находятся все наши семитысячники, пять штук, из них я покорил три, это пик Ленина, пик Корженевской и Хан-Тенгри, осталось еще два.
КУЗЬМИНА: Знатоки ахнули в нашей студии.
АНТИПЕНКО: Это приятно. Да, осталось еще два, но самых тяжелых, в этом году я иду на победу, и даст бог, ЕБЖ - если будем живы, как говорил Лев Николаевич Толстой, то, может быть, вернусь, я надеюсь, вернусь, хочу жить еще. И в следующем году, опять же если повезет, то закрою на 40-летие «барса» восхождением на пик Коммунизма.
СТАХОВСКИЙ: Это твоя главная цель сейчас?
АНТИПЕНКО: У меня много целей в жизни, но раз в год, как некоторые ходят в баню, я хожу в горы. Раз в год я просто не могу, случается что-то странное, какие-то химические реакции в организме, я не могу удержаться; мне снятся страшные сны, что это может закончиться трагически, организм всячески сопротивляется, он тебе говорит: сиди, ты уже нашел свое место в жизни, сиди ты в Москве, выходи ты на площадку театральную, съемочную, получай удовольствие, приноси удовольствие людям. Но где-то к концу, наверное, апреля…
КУЗЬМИНА: Причем это происходит, судя по всему, из года в год в это время.
АНТИПЕНКО: …каждый год начинаются какие-то странные реакции.
СТАХОВСКИЙ: Ломка.
АНТИПЕНКО: Да, и ты ничего с собой сделать не можешь. Самое большое удовольствие доставляет тебе съездить в магазин, купить какой-то очередной гаджет новый, какую-то легче на 100 граммов, допустим, кружечку, или какую-нибудь горелочку титановую новую, которая еще легче на 50 граммов, какой-нибудь спальничек, который тоже чуть-чуть стал легче, не менее теплый, и вот этим ты живешь, пока не пойдешь в горы.
КУЗЬМИНА: Это правда, что ты поднимаешься один? Или когда как?
АНТИПЕНКО: Ну, надо честно признаться, что все-таки пока я хожу на семитысячники, это горы, куда ходят люди. Хожу я один, потому что я люблю как бы восходить в одиночестве и люблю передвигаться в своем ритме и своим темпом, чтобы ни за кем не бегать, потому что я не той подготовки.
КУЗЬМИНА: И никого не ждать.
АНТИПЕНКО: И никого не ждать, я не люблю ждать и не люблю догонять, я люблю ходить. Люблю ходить сам, как я считаю нужным, как, чувствую, позволяет мне мой организм, и не собираюсь там ни за какие коврижки, медали ломаться. Я не суперспортсмен. Я подготовкой к горам занимаюсь ну максимум за месяц до гор. Всё остальное время меня поддерживает в форме мой спектакль, например, «Отелло». Я вынужден там двигаться, танцевать и производить какие-то невероятные над собой вещи. А так всё, в общем, на этом заканчиваются занятия спортом в моей жизни. Поэтому один, ровно потому, что я не люблю бегать и не люблю ждать.
СТАХОВСКИЙ: Встал и пошел. А есть главная гора для тебя?
АНТИПЕНКО: Не знаю, почему Эверест я ставлю предпоследним в своей жизни, наверное, но все-таки главная К-2. К-2 - это какая-то магическая вершина для меня, она всегда существует, она очень красивая, она почти неприступная, и, конечно, такие непрофессионалы, как я, туда редко заходят. Может быть, поэтому она совершенно будоражит мое сознание, и я с этим живу, с этой мыслью, что если уж чем-то завершать карьеру альпиниста, если это можно назвать карьерой, то такой немыслимой горой. А может быть, она на этом не завершится, потому что еще столько нехоженых гор, слава богу.
КУЗЬМИНА: Вот ты сказал, хотя бы метр в день, но сделать его. Были моменты, когда ну просто - всё?.. Если они были, что тебя вдохновляло, что тебе помогало?
АНТИПЕНКО: Послушайте, в горах вообще обостряются все чувства, какие существуют у человека, потому что там просто желание выжить. И оно настолько примитивное и простое, что там нету никакой логики, там просто желание жить. Вот хочу жить и всё. Иногда оно перекрывает всякое желание восходить. И это в горах происходит почти каждый раз. Ты просто садишься и понимаешь: простите, не могу, спускаюсь. И бывали такие случаи, что спускался и готов был улететь просто, говорю: жду первый борт и улетаю отсюда, я не могу, всё, больше не хочу. И как это ни парадоксально, иногда бортов не бывает, там в силу каких-то обстоятельств: погода, еще что-то. День нет, два нет, три нет. На третий день ты успокоился, пришел в себя и говоришь: господи, дай мне знак, идти наверх или спускаться вниз, потому что я слишком долго сейчас чего-то жду, это непонятно. В прошлом году, например, вернее, в позапрошлом (в прошлом году я, к сожалению, сорвался), в позапрошлом году я восходил на пик Корженевской и просто попросил: дайте мне знак, пожалуйста, хоть какой-нибудь! Вот в тот момент, когда я спросил, - такие вещи, я больше чем уверен, происходят крайне редко в горах, особенно там, где есть люди - появилось стадо баранов, в хорошем смысле баранов, диких…
СТАХОВСКИЙ: Нормальных баранов.
АНТИПЕНКО: …которые никогда не заходят, они где-то там в высокогорье, на них там охотятся вот эти сумасшедшие охотники за рогами.
КУЗЬМИНА: Браконьеры.
АНТИПЕНКО: Браконьеры я их называю, потому что это абсолютная глупость, они даже мясо не берут, они просто голову отрезают и вот этими рогами потом хвастаются между собой. И вот стадо таких красивейших диких животных вдруг между палатками, сквозь лагерь прорывается вверх, просто прорезает это всё - людей, палатки, никого, естественно, не трогая, просто мимо, и уходит куда-то в облака, туда, где высоко, где снега.
КУЗЬМИНА: Говорят тебе: эй, паренек, пойдем с нами наверх.
АНТИПЕНКО: Да, говорит, паренек, ты, по-моему, засиделся в этом лагере. Я на следующий день пошел и взошел на Корженеву. Притом, что у меня не было никаких уже ни моральных, ни физических сил. Я просто уже сидел и тупо ждал вертолета, чтобы меня отсюда вывезли к маме домой, где теплая постелька, где все хорошо.
КУЗЬМИНА: Где завтрак.
АНТИПЕНКО: Где безоблачно, где всё размеренно, где жизнь спокойная, с горячей водой, с хорошим питанием и проч. Поэтому это происходит постоянно. И зачастую подсознательно, не понимая зачем, но вот ты идешь за этим, за чудом.
КУЗЬМИНА: А ты с собой что-то берешь, у тебя есть какой-нибудь, не знаю, артефакт мирской, грубо говоря, жизни?
СТАХОВСКИЙ: Талисманчик?
АНТИПЕНКО: У меня есть иконка, которая уже много лет со мной, она прямо маленькая, совсем микроскопическая, святого Григория, и она как-то прижилась, она у меня, она не мешает, потому что маленькая совсем, веса никакого не весит, вот она со мной, а так, в общем, ничего. Там хватает артефактов, которые необходимы.
СТАХОВСКИЙ: А сувениры ты привозишь оттуда какие-то?
АНТИПЕНКО: Я перерос сувениры, я уже давно перерос.
СТАХОВСКИЙ: Нет? Ну, я не знаю, камень…
КУЗЬМИНА: Это только в Питере воздух в банке продается…
АНТИПЕНКО: Можно, конечно, кусок льда привезти с собой. Чтобы он растаял по дороге.
СТАХОВСКИЙ: Нет, ну я не в курсе, я же не знаю, что там происходит в горах, мало ли что, может, какая-то традиция есть на этот счет, бог его знает.
КУЗЬМИНА: Ощущения ты оттуда привозишь вместо сувениров.
АНТИПЕНКО: Нет ничего прекраснее, чем возвращаться, если ты взошел на вершину. Это что-то нереальное, это на грани, возможно, рождения. Это новый какой-то этап. Ты понимаешь, что ты прошел то, что не мог пройти и не можешь, наверное, но случилось чудо. И они, вот эти слезы, искренние совершенно слезы счастья, когда тебя борт увозит, это ни с чем не сравнимое ощущение. Вот, может быть, ради этого отчасти тоже туда идешь.
КУЗЬМИНА: А вот это преодоление, может быть, каких-то вещей, которых ты боишься или считаешь, что есть те, кто могут, но я точно нет, имеет место в твоей жизни, в каких-то других сферах кроме гор?
АНТИПЕНКО: Слушайте, это лейтмотив, наверное, жизни все-таки. Если уж человек выбирает такие вещи, такие средства отдыха, скажем так, как альпинизм, то, наверное, вся его жизнь так или иначе… Всё, что я ни делаю в последнее время, это всё некое преодоление. Мне интересно состязаться с собой. Мне интересно состязаться со своими слабостями. Ничего интереснее в этой жизни я пока еще не нашел.
СТАХОВСКИЙ: Быть лучше себя вчерашнего?
АНТИПЕНКО: Пускай даже на микрончик, пускай на чуть-чуть, но если тебе это удается, уже не зря день прошел.
СТАХОВСКИЙ: Остается время, желание, может быть, для путешествий другого порядка?
КУЗЬМИНА: Звездой на пляже.
СТАХОВСКИЙ: Например, да.
КУЗЬМИНА: С картой по Риму.
АНТИПЕНКО: Послушайте, я люблю своих детей. Конечно, там, где дети, там я и отдыхаю. То есть, единственное место, где я могу душой отдохнуть и не чувствовать какое-то угрызение совести, это горы. Всё остальное - это все равно там, где мои дети. Сейчас они у меня четвертый год в Черногории всё лето проводят, и поэтому я туда мотаюсь каждый раз, как только появляются деньги и время. На три дня, на пять, больше двух недель я на море не выдерживаю, меня начинает уже трясти, куда-то хочется лезть, даже дети не сдерживают.
СТАХОВСКИЙ: А в Черногории-то уж гор тоже немало.
АНТИПЕНКО: Я не могу. После семитысячников тяжеловато.
СТАХОВСКИЙ: Всё, уже не то?
АНТИПЕНКО: Не могу, как-то вот размениваться по мелочам не могу. Если уж масштаб, так масштаб. Следующая ступенька это понятно, что Гималаи, но только после «барса», «барса» закрою, будут Гималаи, опять же, ЕБЖ.
СТАХОВСКИЙ: Ну, понятно, это, безусловно, да. Эта трехбуквица у нас сегодня просто во главе.
КУЗЬМИНА: У тебя есть какие-нибудь коллекции? Любимый автомобиль, который ты холишь и лелеешь, возможно, доисторический, как у меня? Или что-то такое, чему ты, возможно, придаешь больше значения, чем все остальные люди?
АНТИПЕНКО: Не знаю.
СТАХОВСКИЙ: Змеи и горы. Тебе мало?
КУЗЬМИНА: Театр.
АНТИПЕНКО: Театр. Вы знаете, я настолько увлечен своей профессией, так по-настоящему увлечен, что вот если у меня есть какая-то роль, я даже понимаю, что дистанция несколько месяцев, но я ни о чем другом не могу думать. Я так или иначе занимаюсь делами и вещами, которые меня каким-то образом к этому подводят. Сейчас «Сирано де Бержерак», который, уже поставлены числа, даст бог, 17-18 октября…
СТАХОВСКИЙ: Это премьерные, да?
АНТИПЕНКО: Да, и я, безусловно, возьму с собой текст в горы, потому что там есть моменты, когда отдыхаешь перед акклиматизационными забегами и заняться абсолютно нечем, я буду стараться, если мозг позволит, потому что там, конечно, в бескислородной среде очень сложно заставить мозг что-то делать, но, если получится, и там буду учить, и там буду хотя бы по фразочке в день что-то пытаться, потому что мне это дико интересно. Это роли колоссального масштаба, это надо до них еще дорасти и сыграть. Какие сериалы после этого? На пробы зовут, я уже - со знанием нескольких монологов от Сирано де Бержерака - не могу даже читать то, что мне предлагают. Я говорю: извините меня, пожалуйста, я вас всех люблю, я никого не осуждаю, каждый занимается своим делом, я буду жить на кефире и на хлебе…
КУЗЬМИНА: «Я вам сейчас дам телефон Василия, он прекрасно сыграет эту роль, он прекрасно справится».
АНТИПЕНКО: Да. Вот вы смеетесь, а так и делается. Я говорю: «Вы серьезно? Я не подхожу, ну правда. По-моему, есть…» - и я несколько фамилий действительно называю.
КУЗЬМИНА: Слушай, а ты закончил высшие режиссерские курсы?
АНТИПЕНКО: Опять же никого не хочу обижать, я ушел в академ, мне было неинтересно. Но я надеюсь, что когда-нибудь у меня появится желание, и я вернусь. По большому счету то, что нужно было для себя - просто ощущение, могу я или нет, - я его получил. Могу, точно совершенно. Могу собрать компанию, если надо, людей талантливых, талантливей, чем я. У меня нет никаких в этом смысле амбиций, режиссер - это прежде всего человек, который собирает вокруг себя команду талантливых людей. И чем они талантливее самого режиссера, тем лучше. Их, главное, собрать и вдохновить. Это у меня получается делать. Получается объяснить им концепцию, получается заразить их своей идеей, что я хочу снять. Пускай там было в масштабах короткометражек каких-то малюсеньких, но я понимаю, что я могу это делать, мне это интересно.
КУЗЬМИНА: А ты следишь за, может быть, режиссерскими работами выпускников, они достаточно интересными бывают?
АНТИПЕНКО: Ну, я следил, когда учился, следил. У нас очень есть много талантливых людей, но, к сожалению, это сейчас не востребовано. Я прямо мечтаю, чтобы у нас появился наконец в стране, ну, не Вуди Аллен собственной персоной, потому что он и так себя там прекрасно чувствует, и то, что он делает, это гениально, а появились вот такого уровня режиссеры и продюсеры, которые будут ценить и понимать, что в этом-то по большому счету и есть русское кино, глубоко психологическое, актерское прежде всего, потому что всё, что мы делаем на уровне спецэффектов, это всегда такие легкие догонялки Запада. Мы их не догоним, они уже нас обогнали на много-много тысяч лет вперед. Поэтому чем мы можем брать? Нашей актерской школой и по-настоящему цельными личностями, которым нет цены. Сейчас их стало меньше, сейчас их вытравливают, просто вытравливают элементарным сериальным этим бизнесом. И даже хорошие актеры превращаются в штукарей, потому что они теряют смысл. Они приходят и считают, сколько им заплатят за съемочный день, а не занимаются творчеством. Это, к сожалению, убивает наш кинематограф. Поэтому если уж я вернусь в режиссуру, то только вот с этим подтекстом: снимать кино высокоинтеллектуальное, интересное, духовное кино, которое мне лично будет интересно. Когда я не буду соперничать с западными этими сумасшедшими новаторствами, на какую там снимать камеру. Снимите на телефон! Если талантливо снято и талантливые люди в кадре, это всегда будет интересно.
КУЗЬМИНА: Есть что-то, чему ты учишься или научился у своих собственных детей?
АНТИПЕНКО: Ой, смелости, наверное. Они замечательные. Когда человек маленький, он всегда смелее, он всегда импульсивнее, он может делать безрассудные поступки. Вот чему нам нужно, взрослым, у них учиться.
СТАХОВСКИЙ: Границ меньше.
АНТИПЕНКО: Меньше границ, нет вообще никаких границ. Потом уже, взрослея, начинаем их приобретать. Этому я пытаюсь научиться. Я, как Бенджамин Баттон, стараюсь помолодеть с возрастом. Не превращаться в старика, который брюзжит и всех там, условно говоря, обвиняет за то, что происходит в стране и в жизни. Дай бог, чтобы они были талантливее нас. И они сейчас по факту многие, вот эти поколения маленьких, трех-, четырех-, пятилетних, они уже талантливее. Просто по факту рождения. Они уже разбираются во всех этих гаджетах - откуда это всё в их мозгу?
СТАХОВСКИЙ: Уже генетически заложено, моментально всё.
АНТИПЕНКО: Вот странно. От кого заложено? Вот парадокс.
КУЗЬМИНА: Откуда? Ты яйца ловил в «Ну, погоди» генетически, а они делают то же самое, только уже…
СТАХОВСКИЙ: Правильно. А наши бабушки, когда появился этот волк, тоже не понимали, как надо жать на эти самые кнопки. Когда появился пульт от телевизора - господи, что с ним делать? И оборачивали его в целлофанчик, чтобы он, не дай бог…
КУЗЬМИНА: Многие до сих пор не снимают, Евгений, скажу тебе больше.
СТАХОВСКИЙ: В этом смысле всё понятно, совершенно всё понятно. Спасибо! Григорий Антипенко был у нас в гостях.
КУЗЬМИНА: Нам надо с тобой прощаться, мы тебя отпускаем.
АНТИПЕНКО: Ой, как приятно. Спасибо. Мы же помним, что я интроверт, поэтому надо прощаться, и это приятно.
КУЗЬМИНА: Всё, что у тебя будет, можно увидеть на твоем сайте, судя по всему, правильно, в Интернете? Или, по крайней мере, постараться подглядеть.
АНТИПЕНКО: Вы знаете, я не знаю, что происходит на моих сайтах, на чужих, я в этом абсолютный дилетант.
КУЗЬМИНА: Ищите в Интернете, на просторах. Спасибо тебе большое.
ЗачарованNая, спасибо! Очень любопытно послушать, потом посмотреть, а затем еще и почитать.
ЦитатаЗачарованNая ()
Но театр победил окончательно, вообще актерское искусство как таковое, увлечение этими совершенно нереальными ходами в этом лабиринте, куда можно зайти один раз и не выйти никогда.
ЦитатаЗачарованNая ()
Но ты выходишь на сцену, и, если у тебя нет достаточно воли взять зал, взять себя в руки, заставить какие-то энергии шевелиться, которые не шевелятся в обычной жизни
Интересные цитатки, да? "Лабиринт", "взять зал"...
Сообщение отредактировал Haty - Среда, 23.07.2014, 10:16
ЗачарованNая, Да огромнейшее спасибо! Сюда набить текст такого продолжительного интервью это ТРУД очень большой. Пыталась в разное набить интервью нашего снежного барса, так духу не хватило, шарик сдулся на середине. Слушая, смотря, а теперь и читая только остается удивляться специфичности каждого вида восприятия. Haty, цитатки очень интересные и там по тексту еще кое-что рассыпано.
И после его выступления пришла сразу к 2 выводам, не зная чему отдать предпочтение: 1. То омерзительное интервью, что тут дружно заклеймили, всё-таки плод недограмотного журналиста(тки); 2. Или кто-то, или он сам прочитал какое фи вызвало его выступление, а может просто кто-то сказал что негоже ТАК говорить. После чего, как умный человек, либо сам, либо с чьей-то помощью, посидел продумал, записал как роль и опробировал. В любом случае очень приятное впечатление - молодец наше ФСЁ.
Дата: Четверг, 24.07.2014, 00:18 | Сообщение # 225
Убеждённый гришеит
Группа: Администраторы
Сообщений: 2685
Статус: Offline
Давно уже замечено, что живые интервью у Григория всегда интереснее печатных, почему так, не знаю. И ляпов в них меньше. В этом, если не придираться, то и нет. Были версии, что мимика, обаяние, интонация сглаживают шероховатости, но это интервью и в записанном виде вполне. Хочется верить все же что нет Григорию надобности готовить интервью как роль, и просто ознакомится с вопросами заранее и продумать ответы вполне достаточно
ЦитатауКостра ()
Сюда набить текст такого продолжительного интервью это ТРУД очень большой
