Вторник
19.03.2024
06:35
 
Григорий Антипенко
 
Приветствую Вас Гость | RSSГлавная | Театральные работы | Регистрация | Вход
     Неофициальный сайт. Переходи на черную сторону – у нас весело!  
Меню сайта
Наше творчество
НРК - 15!
Друзья сайта
  • Сайт фотохудожника Дмитрия Дубинского
  • Сайт фотохудожника Евгения Люлюкина
  • Сайт фотохудожника Сергея Петрова
  • Сайт фотохудожника Александра Кенденкова
  • Праздники и даты
    Ссылки
  • Театр им.Ермоловой
  • Театр им.Вахтангова
  • Театр на Малой Бронной
  • Другой театр
  • Кино-Театр.ru
  • RUSKINO.RU
  • Современный театр антрепризы
  • Телеканал Россия1
  • Сейчас на сайте

    Онлайн всего: 1
    Гостей: 1
    Пользователей: 0
    Главная » Театральные работы » Действующие спектакли

    "Медея" 2011 год
    Информация | 11.08.2012, 15:38
    Автор: Жан Ануй

    Режиссер-постановщик: Михаил Цитриняк

    Художник-постановщик: Мария Рыбасова

    Художник по костюмам: Виктория Севрюкова

    Художник по свету: Майя Шавдатуашвили

    Перевод: Валентин Дмитриев

    Композиторы: Борис Кинер, Александр Прокопович

    В ролях: Юлия Рутберг, Григорий Антипенко, Андрей Зарецкий, Инна Алабина/Наталья Молева, Василий Симонов, Александр Солдаткин, Федор Воронцов, Владислав Гандрабура, Василий Симонов, Валерий Ушаков, Анастасия Васильева, Ирина Калистратова, Елена Мельникова, Александра Платонова, Василиса Суханова.

    Художественный руководитель театра Р. Туминас в преддверии юбилейного сезона обратился к коллективу: «Я хочу разбудить в вас потребность в самостоятельном поиске пьес, режиссуры, потребность пробовать, экспериментировать, дерзать, ошибаться, творить, побеждать». Этот призыв был услышан и поддержан труппой. Так появились «Прощальные гастроли» Ю. Эдлиса и начались репетиции «Медеи» Ануя (режиссер — М. Цитриняк, в главной роли — Ю. Рутберг).
    Что побудило обратиться к трагедии Ануя? — Время, наши дни с глобально надвигающейся некоммуникабельностью, разрушающей личность, общество, культуру, политику — с одной стороны, а с другой — попытка не замечать этой проблемы, отсюда непреодолимая тяга к развлечениям, шоу, бездумному веселью. Тревожно, что современный мир не фиксирует историю своей болезни — поднимают голову ксенофобия, расизм, агрессия. На фоне катастрофического падения морали, цинизма, стремления к благополучию, власти денег идет разрушение человека. Быть непохожим, отстоять независимость, не примкнуть к философии «успеха», отринуть соблазнительный постулат «я, как все», побороть философию мещанства и осознать, что безликое равенство гибельно — это удел сильных.
    «Медея» Ануя спустилась с котурн Еврипида, она ближе, понятнее нам, ее лексика современна. Диалог героев трагедии как бы движется по спирали, кругами — от прошлого к настоящему и опять к прошлому. Создатели спектакля попытались вычленить смысл из потока слов и событий.
    Медея Юлии Рутберг живет не сегодня, а вчера, у нее нет завтра. Ее память неистребимо возвращается к истокам, когда она, дочь царя Колхиды, похитила ради любимого золотое руно. Для Медеи предательство Ясона не только попрание любви, это разрушение ее жизненного пространства, гармонии души.
    В их поединке не может быть победителя. В единоборстве столкнулись разные миры, где долг, честь и «здравый смысл» — антагонисты. Смерть — граница их вражды и выбор ее - высшее проявление свободы личности.
    Медея уходит в небытие вместе с детьми, ибо не может оставить их такому Ясону, благоденствующему в созданном им мире филистерского равнодушия. Она не позволит им оказаться заложниками пошлой философии сытого равенства. Смерть — не поражение Медеи, а ее нравственная победа.
    В трагедии Ануя столкнулись два Мира — Медея и Ясон, свобода и мещанский стандарт жизни.
    Финальная мизансцена — метафора. Фигура Медеи рифмуется с мифической Никой — символом Победы.
    http://www.vakhtangov.ru/shows/medeya

    Фотоколлекция:
    http://antipenko.ucoz.ru/photo/teatralnye_raboty/medeja/17

    ***
    Медея Юлии Рутберг
    Марина Тимашева
    Опубликовано 29.11.2011 08:50 http://www.svoboda.org/content/article/24405181.html

    На малой сцене Театра имени Вахтангова - премьера спектакля «Медея». Режиссер – Михаил Цитриняк. В главной роли – Юлия Рутберг. Язон - Григорий Антипенко. Креон - Андрей Зарецкий. Кормилица - Инна Алабина.

    Это уже четвертая "Медея" на московской сцене за последние два года. Сначала ее (по разным литературным текстам) поставил в ТЮЗе Кама Гинкас, с Екатериной Карпушиной в главной роли. Затем – вне стен репертуарного театра – "Медею" Хайнера Мюллера со Степанидой Борисовой выпустил Шамиль Дыйканбаев. Месяц назад в "Школе драматического искусства" Владимир Берзин представил премьеру спектакля "Театр Медеи" по пьесе Клима (Владимира Клименко), главную роль в котором сыграла Оксана Мысина. И вот на малой сцене театра Вахтангова появилась "Медея" в постановке Михаила Цитриняка по пьесе Жана Ануя. На вопрос, знает ли он, сколько "Медей" развелось за последнее время в Москве, режиссер отвечает:

    – Я в этом не виноват. Каждый режиссер ставит о своем. Здесь есть удобная для постановщика классическая схема: единство места, времени и действия. Здесь есть героиня. Больше ничего общего.

    Декорация Марии Рыбасовой простая, но выразительная: сначала это разостланный на сцене кавказский ковер, потом – он же, свернутый в огромный тюк. В символическом значении – тяжелая ноша любви и мести, которую пестует в себе героиня. Юлия Рутберг одета в черный (не то военный, не то походный) костюм, и в нем напоминает ту Медею, о которой Ясон говорит, как о единственном солдате его армии. Медея Юлии Рутберг – не царица, не волшебница, это очень сильная женщина, которая действительно утомила Ясона властной любовью и жаждой абсолютной, ни с чем не считающейся, свободы. На вопрос, как может актриса внутренне оправдать героиню-детоубийцу, Юлия Рутберг отвечает:

    – Для нее существует любовь, а человек без любви – засохшее растение. Если он не знает любви, не испытал этого чувства, не боролся за него (потому что любовь это такое чувство, которое дарится, а потом ты за него борешься), тогда ему не понять Медею. Наверное, мы не можем ее любить, но ее есть за что уважать. В этой пьесе действует выдающийся мужчина и выдающаяся женщина, и это история борьбы титанов. В обоих – высокая концентрация человеческих качеств. Беда сегодняшнего времени в том, что женщины хотят быть самодостаточными. Теперь я знаю, что всем медеям (и в мифе, и у Еврипида, и у Ануя) хочется быть слабыми, нежными, и чтобы рядом с ними были сильные мужчины.

    Обычно ближе к финалу, чтобы объяснить дикое преступление Медеи, приходится изображать клиническую картину безумия. Но в этом спектакле, кажется, придумано нечто новое. Медея загнана в ловушку: Креонт гонит ее вон, Ясон от нее отрекается. Если она ослушается приказа, ее казнят. Вернуться в Колхиду она (убийца собственного брата и изменница) не может. Там ее тоже ждет страшная кара (текст Ануя допускает такую версию). Вероятно, что гнев правителей падет и на головы ее малолетних детей. Тогда лучше убить их самой, чем отдать на растерзание толпе. Что ж, это психологически убедительная интерпретация классического сюжета.

    ***
    «Медея»: причины женской истерики
    Наталья Витвицкая
    30 ноября 2011 г. "Ваш досуг" http://www.vashdosug.ru/msk/theatre/article/67987/

    Григорий Антипенко помог Юлии Рутберг вжиться в роль детоубийцы.

    Очередная премьера в рамках юбилейного года вахтанговцев вернула на сцену Юлию Рутберг. Актриса такого уровня заслуживает главных ролей, но чаще ей достаются второстепенные персонажи. В «Медее» Михаила Цитриняка нет места таким досадным несправедливостям, Рутберг играет практически моноспектакль. Несмотря на качественные актерские работы Григория Антипенко (Язон), Андрея Зарецкого (Креон) и Инны Алабиной (кормилица), положение «примы» бесспорно. За последние 2 года лучше сыгранной Медеи на московской сцене не было.
    Прежде всего, «вахтанговскую» версию отличает особая, философская многозначность. На малой сцене театра ничто не отвлекает от горьких и страстных диалогов героев. Большой кавказский ковер и тьма вокруг, — вот, собственно, и все декорации.
    Здесь играют не всепоглощающую любовь царей (как в греческом мифе), но показывают, как страдает душа женщины-титана, женщины-воина, поправшей мещанскую мораль и буржуазные привилегии, на которые сделал ставку остепенившийся муж. Нет, детоубийство никто не оправдывает, но его очень логично объясняют. Медея берет на себя самый страшный грех не по причине ревности к изменнику Язону, она протестует против тех ценностей, ради которых супруг ее оставил и которые хотел навязать их общим детям. Размеренная жизнь? Всеобщее преклонение и заслуженный отдых? А как же недостижимый и манящий абсолют свободы? Геройство духа и красота чувственных удовольствий? Судьба должна быть подобна факелу в высоко поднятой руке победительницы. Иначе она не заслуживает права называться судьбой.
    Юлия Рутберг хороша в ролях сильных женщин... Андрогинная фигура, злые глаза, сильные руки. Она одета в черные одежды, похожие на военный мундир, и мужские ботинки. В ее образе нет ничего от царственной женщины, которая любит и прощает. Она олицетворение власти (над чувством супруга в том числе), вырваться из-под которой для Язона — желание не только закономерное, оно инстинктивное.
    Как известно, двум сильным личностям ужиться вместе не суждено. И если один из них слабеет духом, пытается покинуть поле любви-битвы, второй не дает ему это сделать. В финале Рутберг-Медея стоит посреди сцены в красной от кровавой краски белой майке-тунике и в руках у нее болтаются две тряпки того же цвета (этот символ выглядит куда убедительнее пластмассовых пупсов в МТЮЗе). В это мгновение произнесенные ею слова, действительно, страшны: «а теперь попробуй меня забыть».
    Рутберг-Медея разрушает сама себя и не разрешает жить мужу так, как он хочет. Мир — это пошло, война — это хорошо. Трагедия личности, не нашедшей другого Бога кроме свободы, в постановке очевидна. И вызывает жалость — формула «все или ничего» неприменима к жизни.

    ***
    Чужестранка с Кавказа
    Марина Токарева
    "Новая газета", выпуск №136 от 05.12.11 http://www.novayagazeta.ru/arts/49843.html

    «Тот, кто был счастлив в любви, не имеет о ней никакого понятия», — сказал Жан Ануй, и его кипящая страстями драматургия блестяще иллюстрирует этот постулат. На малой сцене театра Вахтангова Михаил Цитриняк поставил «Медею». В главной роли — Юлия Рутберг.

    Медея в камуфляжных штанах и черной майке на окраине Коринфа, где ей позволено остановиться на ночлег, ждет своего мужа, Ясона. Ее пространство сжалось до круга белой кошмы, расстеленной у костра. Колхидская царевна, ставшая воином и кочевницей, от прошлого сохранила лишь старую няньку и повозку, в которой явилась в Коринф.

    Она вглядывается в очертания ненавистного города, вслушивается в громкую веселую музыку. До стоянки, где пасется конь, где спят в повозке ее дети, долетает чад жареного мяса, поднимающийся над празднующим Коринфом, и этот запах, и эта музыка душат Медею.

    Прибегает юноша-вестник: Ясон просит передать, что он скоро придет. Медея хочет узнать, что за праздник так отвлек ее мужа. В ее взгляде раньше ответа возникает догадка: это свадьба, Ясон женится на дочери коринфского царя.

    И на сцене появляются четыре средиземноморских плейбоя: белые полотняные костюмы, грозная раскованность пластики — царь Креон и его телохранители. Царь (Андрей Зарецкий) похож на бывшего партийного босса: мягкое, оплывшее лицо, как губка, впитало его биографию — войны, набеги, убийства — и почти перестало быть лицом. Однако Креону больше неохота убивать. Он пришел просто прогнать Медею. В Коринфе она чужая, а Ясон — свой. И говорит он об этом просто, с бытовой интонацией многоопытного управленца. Она противится, ее деловито вяжут, давят веревкой горло, скатывают пожитки в большой тюк и подвешивают на крюке. Она просит сроку до утра, и Креон — внезапно сентиментальный вождь — опрометчиво дает ей время.

    Появляется Ясон. В спектакле, идущем полтора часа, самая напряженная и содержательная сцена — этот диалог-поединок между двумя бывшими супругами. Он — на пороге новой брачной ночи, она стремится удержать его. Они кружат по сцене, словно воины в танце, и их речи строят между ними незримую стену.

    Они вспоминают всё: разделенное грехопадение, битвы, ночи любви, прорастание друг в друга, свои метаморфозы, первые измены, первые признаки внутреннего побега. Их любовь — колоссальная энергия, пересоздающая тех, кто ей подлежит.

    Но Юлия Рутберг играет не просто любовь, а любовь Медеи, женщины, чьим именем матери никогда не будут называть детей. Любовь, ломающую хребет всего порядка жизни, сокрушающую границы между добром и злом, испепеляющую, как молния. Предать отца, убить брата, украсть святыню — первые шаги этой любви. Уничтожить соперницу, зарезать своих детей — финальная поступь того же чувства. Медея Рутберг выглядит женщиной, еще сохраняющей признаки пола, но уже больше походящей на стихию, смерч, вселившийся в женское тело с сильными руками и матовыми ключицами. Медея, от которой уходит Ясон, призовет на помощь ночь, мрак, зверей, откроется злу. Пошлет детей с подарком невесте и уже вслед няньке надорвано закричит: дети ни в коем случае не должны открывать ларец. Сила ее неправоты поведет пьесу по спирали, нисходящей к тотальному уничтожению.

    Эта Медея — существо или дохристианской, или уже постхристианской эры. Для нее нет ничего, кроме страсти, несущей разрушение. Ее жизнь — бегство в глубь инстинктов войны и охоты за подлинным чувством. Веселого Ясона, который приплыл с рисковыми товарищами за золотым руном, поглотила, подмяла ее любовь. Стоило Медее заснуть на его плече под качку «Арго», уносящего похитителей от берегов Колхиды, как она овладела его миром, вытеснив из него товарищей, азарт, легкость. И Григорий Антипенко играет Ясона пилигримом, пустившимся в путь по причине, которую забыл.

    Но теперь он хочет свободы. Ему нужна не всепоглощающая страсть Медеи, не их сродство, запятнанное кровью, а наивность и чистота Креузы.

    Юлия Рутберг обладает вполне уникальным актерским диапазоном: от клоунессы до трагической актрисы. Ее голос, низкий, с оттяжкой в хрип, легко становится преступным голосом Медеиного отчаяния. Она играет собранно, мощно. Эпическая речь, на которую не способны большинство современниц-актрис, в ее устах звучит естественно.

    К ней подойдут парки в кавказской одежде и поднесут два сосуда с красной жидкостью. И тогда две покорные белые тряпочки, которые Медея бережно, нежно держит в обеих руках, она погрузит в сосуды. И когда Ясон крикнет: «Где дети?!» — она резким движением их выдернет, заливая кровью свою белую рубашку.

    Это — жертвоприношение темным богам обладания. Роковой зависимости, в которой, как в клетке, заперт Ясон. Медея не даст ему проститься с собой. Она останется с ним щедро, насмерть.

    Рутберг и Антипенко играют то, что сыграть труднее всего: любовь и ее трагическую жизнь во времени. Делают это так, что их дуэт запомнится зрителю. И спектакль, надеюсь, будет расти. Пока Рутберг, кажется, с самого начала стремится играть итог, результат. Всё, что происходит с ней в спектакле, развертывает одно состояние героини, подробно, в нюансах. Конечно, мы встречаем Медею, когда она уже находится за гранью, в некоем инобытии. Но Жан Ануй, чей текст здесь динамики ради сильно сокращен, все же предполагал для своей героини некое развитие.

    Режиссер Михаил Цитриняк дебютировал этим спектаклем в Вахтанговском театре. Он дал сильной актрисе внятный рисунок роли, выстроил кинематографически крупные планы, решил заново насытить сценический язык Ануя, некогда стащившего Еврипида с котурн, интонациями античной трагедии.

    Правда, в финале присутствует какая-то постановочная неточность, вносящая в спектакль излишнюю суету. То ли в некстати агонизирующем светом заднике, то ли в короткой белой рубашке Медеи, которая выглядит здесь атрибутом публичной профессии, то ли в белой муке для лица-маски, то ли в искусственной предсмертной позе на коленях, отсылающей вовсе не к Нике Самофракийской, а к Долорес Ибаррури, велевшей, как известно, умирать стоя. Всё это портит финальную коду.

    К тому же не забудем: в сегодняшнем мире тотального насилия очень трудно — и в этом одна из главных проблем чтения «Медеи» — ей сочувствовать. Театр на этот счет, похоже, находится в заблуждении.

    Во всем облике Медеи, как его решают актриса и режиссер, читаются современные аллюзии: как убивает Медея детей — так слепо, не задаваясь вопросами, надевают свой пояс фанатички-шахидки. Как ненавидят античную беглянку с Кавказа жители Коринфа — так сегодня ненавидят инородцев жители многих европейских столиц. Ануй написал пьесу в 1948 году, на обломках полуразрушенной послевоенной Европы, а сейчас, в эпоху обострения мировой проблемы мигрантов, засилья «понаехавших», иные ее ноты звучат с новой резкостью.

    Впрочем, судя по тексту, помещенному на сайте театра, здесь как-то не вполне понимают, о чем пьеса: «Для Медеи предательство Ясона не только попрание любви, это разрушение ее жизненного пространства, гармонии души. …В трагедии Ануя столкнулись два мира — Медея и Ясон, свобода и мещанский стандарт жизни».

    Читается как бред. О какой гармонии души, о какой свободе речь? Путь Медеи — от убийства брата — к убийству детей, и пьеса вовсе не о выборе стандартов разумной жизни (об этом см. «Антигону»), — а о том, что происходит с человеком, который добровольно движется между злом и еще большим злом. Именно в этом — один из главных ракурсов ее прискорбной актуальности.

    ***
    Юлия Рутберг вернулась на родную сцену в роли Медеи
    Алла Шевелёва
    Опубликовано 06.12.11, "Известия" http://izvestia.ru/news/508862

    Лучшее в премьерной постановке пьесы Ануя — дуэт Рутберг и Григория Антипенко

    Не успели отгреметь праздничные фанфары спектакля «Пристань», посвященного 90-летию Вахтанговского театра, как на Малой сцене состоялась очередная премьера. Юлия Рутберг сыграла заглавную роль в спектакле «Медея».
    За четыре года правления Римаса Туминаса актриса ушла в тень, в ее репертуаре осталась только одна роль — Тайная недоброжелательность в «Пиковой даме» Петра Фоменко.
    Вынужденное молчание не было вызвано разногласиями с новым худруком театра. Напротив, когда Рутберг «дозрела» до Медеи, Туминас дал ей возможность сыграть бенефис на Малой сцене и одобрил команду чужаков, которую актриса привела с собой.
    Чужаки — это кинорежиссер Михаил Цитриняк, у которого Рутберг снималась, и ее партнер по сериалу «Не родись красивой» — Григорий Антипенко. По слухам, Антипенко был приглашен в спектакль, потому что вахтанговец Владимир Вдовиченков от роли Язона наотрез отказался, то ли испугавшись сильной партнерши, то ли из-за плотного графика.
    Никто и не скрывал, что царить на сцене исполнительница роли Медеи будет в гордом одиночестве. Действие пьесы Ануя закольцовано вокруг главной героини, по сюжету она не покидает подмостки до самого финала. Остальные персонажи — муж Язон, царь Креон, кормилица — играют по одной-две сцены, и те в дуэте с Медеей. Там, где у них эффектный выход, у нее очередной этап роли. Выдержать такой марафон может только актриса одаренная, с хорошей техникой, умная. В общем, такая, как Рутберг.
    На полупустой сцене, в центре круглого ковра ее героиня как на ладони. Вначале — отвергнутая женщина, гневно наблюдающая за свадебным пиром экс-супруга. Чужестранка, предавшая отца и убившая брата из любви к Язону, она больше не может вернуться на родину в Колхиду. Язон отрекся от нее, а Креон требует, чтобы она покинула Коринф. Загнанная в угол героиня изрекает: «Сильнее, чем сейчас, я не буду никогда». И решает последние часы жизни посвятить мести.
    Рутберг временами играет крупней и громче, чем требует Малая сцена. Кажется, что в процессе репетиций этих эпизодов режиссер всякий раз выходил на перекур. Переломный момент в спектакле наступает, когда на сцене появляется Язон-Антипенко. Оказывается, у подлеца и предателя, чей портрет успела нарисовать зрителю Медея, есть свои правда и боль.
    Язон любил и продолжает любить Медею. Только совместные преступления, взаимные измены и высочайший градус страсти, раскаляющий их 10-летний союз, окончательно вымотали его. Женитьба на дочери Креона — это попытка бегства и забвения.
    Антипенко играет Язона просто и точно. Его герой испытывает ненависть и жалость, любовь и ревность, он слаб и в то же время силен. Дуэтная сцена становится ключевой в спектакле. От филигранной негромкой игры партнера Рутберг зажигается каким-то новым огнем, сходит с котурн и находит искреннюю интонацию.
    Эта ясно сыгранная сцена непостижимым образом оправдывает чудовищные преступления, вводящие в ступор интерпретаторов мифа о Медее. Убийство детей — жертвоприношение, совершенное в тщетном желании вернуть если не мужа, то хотя бы его память. «Это я, Медея! А теперь попробуй забыть меня!»
    Пока героиня Рутберг продолжает считать Язона частью себя, его попытка освободиться обречена. Как в отсутствие достойного партнера обречен театр одной актрисы. Одаренной, с хорошей техникой, умной. Такой, как Рутберг.

    ***
    Спектакль «Медея» в Театре им. Вахтангова: Юлия Рутберг поняла героиню мифа по-человечески.
    Ольга Фукс
    Дата публикации: 14 декабря 2011 , "ВЕДОМОСТИ"

    «Медея» практически не покидает театральную афишу. В ней есть вечные манки(любовь и ревность за границами любых моральных норм, отверженность чужестранки, агония отношений мужчины и женщины). И есть изменчивая актуальность.

    У Юрия Любимова«Медея» Еврипида с заново переведенными Бродским хорами, баррикадами из мешков с песком(премьера пришлась на начало чеченской кампании) отдавалась эхом мифа Таганки, соединившей гражданственность и высокую поэзию.

    У Анатолия Васильева и актрисы Валери Древиль«Медея-материал» Хайнера Мюллера рвалась в архаику первобытного мифа, взрывая по пути не только мораль, но и сам язык.

    «Медея» Ануя и Сенеки в постановке Камы Гинкаса, тоже прошитая Бродским, справляла поминки по жанру чистой трагедии.

    Совсем недавняя премьера«Театра Медеи»(написанная Климом, поставленная Владимиром Берзиным и сыгранная Оксаной Мысиной история двух актрис — на роль Медеи до и Медеи после убийства детей) превратилась в театральную игру с классическим сюжетом — довольно, впрочем, тесную для дара уникальной актрисы.

    В вахтанговской постановке Михаила Цитриняка Юлия Рутберг возвращает своей героине человеческое измерение. А ее поступкам — психологическое обоснование: то, в чем брато-, дето- и самоубийце Медее часто отказывают, ставя ее на котурны мифа.

    Ее Медея — царица-бомжиха в заношенном камуфляже и военных ботинках. Отпущенное ей пространство постоянно сужается: из круглого ковра(полянка на окраине Коринфа) скатают вещевой мешок — непомерную ношу беды и вины. Дальше ступить некуда. Медее нет пути ни назад, в Колхиду, оскверненную ее преступлениями, ни вперед, в светлое будущее победившей цивилизации.

    Огонь ревности подпитывают и физиологически непереносимые ощущения — однообразные звуки свадьбы(назойливой попсовой развлекухи) и запахи жаркого. Но гораздо страшнее подступающее безумие — разум Медеи силен как раз настолько, что способен его распознать.

    Приступ безумия Медея — Рутберг переживает как родовые схватки — максимально расслабившись и затихнув, точно еще надеется переждать боль. Юлия Рутберг каждую минуту играет не только победительную женственность, но и цепкий аналитический ум изгойки, привыкший работать максимально, иначе ее Медея давно бы пропала.

    Недолгое облегчение приносит ей Язон(Григорий Антипенко). Его прикосновения, его голос, его запах сильнее страшных слов, которые он пришел сказать. Слова лгут, но тела лгать не могут — эти двое слишком сильно проросли друг в друге. Сознавая, что другой встречи не будет, Медея пытается предельно насытить все чувства, точно раздвинуть изнутри время. Но, загнанная в угол спецназовцами в белых одеждах, она берет на себя и последнюю ответственность за гибель детей, избавляя их от страха перед убийцами и приласкав их перед смертью, как перед сном.

    ***
    Медея на все времена
    Ирина Шведова
    Опубликовано 23.12.11, "Московская правда"

    Так совпало: в Театре им. Евг. Вахтангова шла премьера спектакля по пьесе Жана Ануя "Медея" в постановке Михаила Цитриняка (для известного режиссера это дебют в прославнном театре), а в те же дни СМИ давали информацию о женщине из подмосковной Балашихи, которая отправила двух маленьких детей и мужа на тот свет. По только одной ей известной причине. И как прикажете после этого воспринимать кровавый сюжет великой трагедии? Как ни странно, но довольно внятные и небанальные ответы Медея с Арбата в блистательном исполнении одной из ведущих актрис своего поколения Юлии Рутберг может дать.
    И это катастрофа, ведь получается - человеческую природу ничто не может ни изменить, ни улучшить. И под давлением обстоятельств из симпатичной домохозяйки может "вылезти" такой монстр - мало не покажется. Кстати, героиня нашумевшего фильма "Елена" из той же когорты. И что думать? Оправдывать, мол "архетипы" виноваты?
    Медею, по-моему, нельзя оправдать ничем, а посочувствовать можно и нужно. Что в древнегреческом мифе, что у Софокла и Еврипида, что у более близкого к нашему времени Ануя - она остается с клеймом убийцы. И это приговор, и за это она поплатится, ведь нет преступления без наказания. Героиня Юлии Рутберг уже к началу действия одержима стремлением повернуть в другую сторону развитие сюжета. Она мечется, понимая, что теряет мужа по имени Язон (Григорий Антипенко играет его неким плейбоем, стремящимся к благополучию) и не слушает свою кормилицу (Нина Алабина), уговаривающую ее покинуть чужую страну и вернуться на родину. Медея обуреваема страстями, и актрисе удивительным образом удается "подкупить" зрителя, хотя он заранее знает, чем закончится история. Медея прежде всего женщина, но она неженственна, вернее, не такая безмозглая куколка, которая вдруг после всех жизненных перипетий понадобилась ее мужу Язону. Свободолюбивая, страстная, непримиримая. И в то же время все же она слаба и беззащитна и хочет, чтоб ее просто любили, не за что-то. Мужчину она любит на уровне инстинкта, и ничего не может с этим поделать. Не может она смириться с тем, что Язон предпочитает ее любви нечто другое, например, налаженный быт и покой. Уж чего-чего, а покоя эта Медея дать не может. Вот эту тему Юлия Рудберг, одетая как современный подросток в штаны с карманами, бутсы и растянутую майку, подчеркивая тем, свою "инакость" и "отвязность" на фоне "белых одежд" остальных персонажей, играет великолепно. Порывистая, нервная, она вдруг становится совсем другой, когда муж приходит объясниться и оправдаться. Ласковая, нежная, податливая, Медея сперва просто не может поверить в то, что ее герой так низко пал и ради благополучия готов предать их любовь. А то, что она ему се же мила как женщина сомнений нет, хотя он пришел к бывшей жене накануне первой брачной ночи с женой новой, дочерью царя Креона (Андрей Зарецкий). Тела тянутся друг к другу, а души разделяет непробиваемая уже ничем стена. Любовная сцена сыграна так отчаянно, что этим двоим веришь и тем более сочувствуешь Медее - все же отвергнутой и изгнанной. Адекватна ли ее месть (трое убиенных - собственные дети плюс соперница) случившемуся - вот в чем вопрос. Медея отомщена. Язон повержен. И как им дальше жить с этим?
    Действие спектакля поначалу разворачивается на круглом в виде солнца уютном матрасе - предмет из прошлой более-менее благополучной кочевой семейной жизни (художник - Мария Рыбасова). Изгнанная из Коринфа царем Креоном, она сидит со своей кормилицей у костра и прислушивается звукам празднества, смутно догадываясь, что это свадьба и что ее муж находится именно там. Позже коврик сворачивается в грубый бесформенный тюк и висит как дамоклов меч над головами участников трагедии. В финале прямо под ним - босая, совсем беззащитная Медея в белой рубахе. Две прислужницы принесут ей сосуд и она окунет в него две белые тряпочки, а потом будет стоять с этим окровавленными символами двух своих зарезанных детей. Жалкая, обессиленная, отомстившая.
    Эта роль в актерской судьбе замечательной актрисы Юлии Рутберг, конечно, станет одной из главных. Видно по всему как давно она ждала подобной роли, ведь в родном театре она работает преступно мало. То, с каким накалом страстей и глубинным проникновением в образ она играет свою Медею, в чем-то оправдывая, в чем-то обвиняя, выводит спектакль на уровень высокой трагедии. Трагедии на все времена.

    ***
    И ее дети...
    Юлия Рутберг сыграла Медею, для которой нет ничего выше любви

    Виктор Борзенко
    Опубликовано 27 декабря 2011. "Новые известия" http://www.newizv.ru/culture/2011-12-27/157022-i-ee-deti.html

    Масштабный спектакль «Пристань», поставленный к 90-летию Театра Вахтангова, стал, безусловно, ярким событием текущего сезона. Нечасто на столичных сценах появляются столь значительные, строго выдержанные по форме и по содержанию постановки, в которых замечательная актерская игра сочетается с мощной по степени откровенности, философии и глубины драматургией. Однако на фоне «Пристани», к сожалению, не так заметно прошла премьера «Медеи» Жана Ануя на Малой сцене театра, хотя этот спектакль с Юлией Рутберг в заглавной роли заслуживает не меньшего внимания.

    Небольшой темный зал для 72 зрителей не рассчитан на эпическую постановку. Хотя к окончанию спектакля (он длится всего полтора часа) возникает ощущение, что перед тобой все это время проплывали картины военных действий, разворачивались сцены братоубийственной войны, и на таком фоне металась несчастная женщина – Медея, которая не в силах разлюбить своего Ясона.

    В ее душе давно пылает война во имя любви, ведь любовь, по мысли актрисы, это чувство, которое «дарится, а потом ты за него всю жизнь борешься». И Рутберг играет именно такую трагическую, разрушительную любовь. Однажды на благо Ясона она убила родного брата и с детьми бежала из Колхиды. Теперь они не могут вернуться домой, поскольку там их ждет неизбежная расправа. Но Медею, похоже, больше всего на свете тревожит другое – вернется ли к ней Ясон. И уже первые эпизоды спектакля четко расставляют акценты, задают трагедийный тон действию.

    Вот Медея, расстелив широкую светлую кошму, всматривается в даль – туда, где пылают костры, звучит музыка и откуда едва доносится аромат жареного мяса. Это окраина Коринфа – родного города Ясона. Когда-то Ясон бежал отсюда в Колхиду – к «своей Медее». Теперь он вернулся на родину. А Медея последовала за ним. Она пытается понять, что за праздник там вдали, но во взгляде и в хриплом голосе уже читается боль – словно она предчувствует, что это ее Ясон женится.

    Режиссер Михаил Цитриняк так выстроил начальную сцену, что кажется, смотришь крупный план в кино: глаза Медеи полны горя и при этом ни единой слезинки (такую сцену можно играть и вовсе без слов – все будет понятно). Она давно выплакала свое горе, похоже, смирилась с тем, что своими руками убила брата и теперь в этих глазах – безграничная надежда и готовность простить Ясону все его грехи и измены.

    Впрочем, последняя надежда рушится, когда появляется царь Креон (Андрей Зарецкий) со своей охраной. Роль Зарецкого хотя и эпизодическая, но тоже безусловная удача спектакля, потому что между его античным царем и нынешним управленцем нет никакой разницы. Сытый, самодовольный, ехидный правитель города бесцеремонно просит Медею как можно скорее убраться из Коринфа и не пугать своим присутствием местных жителей, поскольку Ясон женится на его дочери. В малейших нюансах, когда все построено на повороте головы, взгляде, паузах, едва уловимой хрипоте, проступает боль Медеи. Возвращаться в Колхиду она не может, но и оставаться тоже нельзя. И там, и здесь ее ждет расправа…

    Охранники сворачивают широкую белую кошму со всем скарбом, и этот тюк подвешивают над сценой. Скромные пожитки – все что осталось у Медеи, бывшей царевны Колхиды, а теперь воинствующей кочевницы. Впрочем, есть еще кормилица и дети. Но еще немного и судьба детей тоже будет трагически решена – Медея зарежет их собственными руками, поскольку в ней словно поселился смерч, уничтожающий все на своем пути.

    Режиссер построил ход спектакля как череду сенсаций, не позволяя зрителю хоть на момент отвлечься от трагедии. Казалось бы, частые трагические монологи Медеи способны «усыпить» зрителя. Но в спектакле этого не происходит: массивный текст Ануя не только кропотливо разобран, но и достаточно динамично проиллюстрирован актерской игрой, что в скромных условиях Малой сцены немалый подвиг. Ясон (Григорий Антипенко) приходит проститься с Медеей. На основе их диалога рисуется вся предыстория отношений – усталость от всепоглощающей страсти Медеи он хочет променять на преданность юной и наивной Креузы.

    Но вдруг Ясон вспомнит о детях. «Где дети?» – закричит он в испуге на всю округу. И Медея, носившая в руках два белых лоскутка, погрузит их в сосуды с вином и резко выдернет, заливая «кровью» свою белую рубашку. В условиях античного сюжета этот жест напоминает скорее жертвоприношение богам чревоугодия и страсти. И эти боги в трактовке постановщика спектакля сейчас живут в Ясоне. Ведь из-за него Медея совершает очередное преступление.

    О роли случая в жизни артиста написано немало статей. Для Юлии Рутберг Медея, несомненно, стала этапной работой и многое зависит от того, насколько спектакль будет пользоваться успехом у зрителя. Но несомненно одно: этой ролью Рутберг доказала, что в ней скрывается еще и сильная трагическая актриса. И хотя трагический нерв всегда проглядывал в ее персонажах (например, в Тайной недоброжелательности из «Пиковой дамы» или в Скирине из «Принцессы Турандот»), Медея стала первой работой, где все эти крупицы слились в полномасштабную картину. Сегодня на российской сцене жанр трагедии почти исчез. Считается, что и «трагики» сменились «комедиантами», но все же «Медея» Вахтанговского театра возвращает интерес к почти забытому жанру.

    ***
    ПРОКЛЯТИЕ МЕДЕИ
    Наталья Колесова
    Дата публикации: 1 января 2011, "Планета Красота"

    В юбилейный сезон Вахтанговского театра многие ведущие артисты труппы, не занятые в хитовой постановке «Дяди Вани» Римаса Туминаса и простаивающие в бездействии многие годы, получили возможность осуществить собственные замыслы и мечты. После спектакля «Пристань», где проблистало большинство «стариков», пришло время камерных, экспериментальных постановок. Вот и Юлия Рутберг, наконец, дождалась своей выходной арии.

    Когда режиссер Михаил Цитриняк взялся за «Медею», его, видимо, меньше всего интересовало, что этот античный миф в разных интерпретациях – частый гость на московской сцене. За последние годы к нему с разных позиций обращались Юрий Любимов, Анатолий Васильев, Кама Гинкас, Владимир Берзин. В Вахтанговском театре у режиссера была актриса, в которую он верил, полагая, что ей подвластны мощные, нечеловеческие страсти. И что актриса эта умна и интеллектуальна, чтобы не потеряться в сути конфликта пьесы Жана Ануйя, весьма далекого от греческой трагедии.

    На Малой сцене театра в спектакле «Медея» Юлия Рутберг, истосковавшаяся по настоящим ролям и хорошим текстам, с первого же слова заполняет собою все пространство спектакля. Это ощущение почти физическое: напор, накал, плотность эмоций с первой сцены максимальны. Актрису можно понять: уникальный характер, не женщина в общечеловеческом понимании, но героиня мифа – колдунья, принесшая все в жертву непостижимой любви к чужестранцу, предательница родины и отца, сама устанавливающая себе моральные границы, а точнее презирающая их. Для нее существует единственный закон – закон ее нечеловеческой любви к Язону (Григорий Антипенко), предполагающий полное самоотречение и отдачу. Она пошла для него на убийство, на преступления, — она помогла ему похитить Золотое руно – вожделенную цель аргонавтов. Свобода для Медеи – это свобода принадлежать любимому человеку и владеть им. И еще она одержима чудовищной, безбрежной гордостью дочери царя, обладающей тайной магией. Ей невыносима мысль о том, что такую уникальную женщину, мать его детей, Язон может бросить, как обычную крестьянку.

    В принципе, характер Меде задан изначально на самом высоком градусе: развития практически нет, есть только катастрофа, крушение личности, безумие, распад, скорбь. Мы видим Медею и Язона в последнем акте трагедии. Она – в пыльном комбинезоне бойца спецназа, он – в свободном льняном костюме. Решение художницы по костюмам Виктории Севрюковой удивило меня: для царя Креона (Андрей Зарецкий), циничного и бессердечного функционера, и его свиты избраны естественно мятые льняные ткани летних костюмов, для жриц и Кормилицы – подробные этнические наряды с вышивкой и украшениями. Язон в светлом льне, вырвавшийся к брошенной женщине со свадебного пира, тоже принадлежит чужому миру. Видимо, мужская, бесполая одежда призвана подчеркнуть непримиримость и неприкаянность Медеи, которой нет приюта нигде – ни на родине, которую она предала, ни в чужом краю, где ее имя звучит, как проклятие. Ее высокомерие по отношению к врагам не имеет оправдания во внешности иссохшей от ненависти былой красавицы. Зато в ее хриплом голосе чувствуется неукротимая сила. Медея – это стихия. С ней невозможно ни бороться, ни договориться. Поэтому Креон так хочет избавиться от нее – любой ценой, от изгнания до убийства.

    Сценография Марии Рыбасовой весьма лаконична: круглая подстилка кочевницы превращается в огромный тюк, подвешенный на крюке. Звуки музыки и празднества сопровождают сцены объяснения Медеи с Креонтом и Язоном – двумя мужчинами, с которыми ей предстоит выдержать последнюю схватку. Роль Медеи, отстаивающей право на свою уникальную судьбу, порой оказывается выше эмоциональных сил как актрисы, так и публики. Гореть в огне ежеминутно невозможно. В этом разница между современной женщиной и, предположим, Дидоной, которая взошла на костер, когда ее оставил Эней. Такие страсти не кипят в нынешнем мире, а лишь в античных поэмах и трагедиях. На фоне этого разлома между рассудочностью нашего времени и гипер-страданиями давнего прошлого особого внимания заслуживает Язон Григория Антипенко. Строгая мужественная манера, в которой существует актер, сдержанные и достойные краски, благородство и выстраданность поведения — большая редкость на современной сцене. И может быть, именно благодаря этому история об умирающей любви и холоде, рождающемся между близкими людьми, становится столь актуальной. Они очень тесно взаимодействуют с Медеей, сплетаются, катаются по полу, не уступая друг другу, но угли остывшей любви вновь разжечь невозможно.

    Решение катастрофической сцены убийства Медеей собственных детей (не будем забывать, что перед этим она уничтожила соперницу, послав ей в подарок отравленный наряд) предпринято в спектакле на символическом уровне: сняв парадное облачение жрицы, героиня остается в короткой рубашке и медленно погружает в две чаши тонкие платки. Превратившись в кровавые полотнища, они заливают кровью Медею, ее выбеленное лицо и тонкую ткань рубашки. Не знаю, испытывают ли катарсис современные зрители и не думаю, что такова была цель Жана Ануйя, но исполнительница главной роли к этому точно стремилась.

    ***
    Юлия Рутберг: «Я хочу ставить трудные вопросы»
    Чаландзия Этери
    Дата публикации: 23 апреля 2012, "The New Times"

    Актриса Театра им. Вахтангова Юлия Рутберг сыграла главную роль в премьерном спектакле по пьесе Жана Ануя «Медея» в постановке Михаила Цитриняка. История о женщине, любви, предательстве, невозможности простить и нежелании смириться. Почему пьеса середины XX века, в основе которой лежит античная трагедия, востребована и актуальна сегодня — The New Times спрашивал у актрисы

    Медея — это трагедия, античные страсти. Принято считать, что современному зрителю нравится, когда ему показывают его самого, обыкновенного и несовершенного, и это его возвышает, поднимает духовно и эмоционально.

    Все зависит от того, как показать. Можно и не вызвать ровным счетом ничего, а можно сделать так, что душа будет переворачиваться. Зрителю, безусловно, надо давать манки, чтобы он мог ассоциировать героев с собой. Но то, что происходит сегодня в «низких» жанрах, часто чудовищно, потому что бездарно. Можно устроить арлекиниаду, и это будет великолепно, можно существовать клоуном, маской, как это делал Ферруччо в «Слуге двух господ» Стреллера — гениально! А можно выходить на сцену с Шекспиром и Чеховым, и это будет умопомрачительно пусто и уныло. Я всегда задумываюсь: когда артисты выходят и начинают «нести пургу», они как думают — кто сидит в зале?

    Женщина без мифа

    Вы отказались от решения ставить миф, вы скорее сделали историю Медеи-женщины?

    Мне кажется, что Софокла и Эврипида я бы не подняла. Потому что котурны античного театра чересчур высоки, мы вряд ли смогли бы пробиться к зрителю, вовлечь, затянуть его в действие, как в воронку, вызвать истинное сострадание. Надо понимать, что сегодня способы подачи информации совсем другие. Мы все время должны рассказывать историю, увлекать, интриговать зрителя, ему должно быть интересно — что же будет дальше? Что произойдет в следующие пять минут?

    А история Медеи — это чем сейчас интересно и актуально?

    Есть великие истории, которые ставили и будут ставить всегда: Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Медея и Язон… Есть темы, которые не отпускают человечество, сколько бы времени ни прошло. Миф о Медее, которая удавила своих детей, знают очень многие. Золотое руно, Язон, аргонавты… Но на самом деле это грандиозная история любви, любви опасной и беспощадной, любви-бездны. Это трагедия расставания, предательства, которое обернулось катастрофой. Ведь когда расстаются любящие люди, это всегда подобно краху вселенной.

    Но для многих Медея сама предатель, преступница, сумасшедшая детоубийца.

    Медея убийца — неправда! Она была бы убийцей, если бы убила и сама осталась жива. Но она не хочет, чтобы ее дети жили в мире, где есть Язоны, Креоны, предательство и компромиссы. Медея — человек одновременно бесконечно сильный и слабый, потому что верна обещанию, идее, любви. Наш спектакль, мне кажется, это реквием по настоящей личности. Язон сломался, как сломались многие. Потому что сложно оставаться верным своим мечтам, своим договорам, своим идеалам. Предательство Язона для Медеи несовместимо с жизнью. По сути, уже к началу спектакля она мертва. То, что мы видим, это агония. С ней и не могло быть иначе.

    Но ведь Язон признается Медее, что и он несчастен, что не сможет больше любить так, как любил, что устал, что хочет покоя. Неужели Медея, любя, не могла простить и отпустить его?

    Некоторые люди способны проживать только собственную жизнь. И не дай бог кто-то или что-то пытается заставить их жить чужой жизнью. А если по каким-то причинам они сами приспосабливаются, у них вырастают горбы. И потом рано или поздно эти горбы с кровью вскрываются. Та перемена, что происходит в Язоне, непостижима для Медеи. Этот благоразумный мир, в котором он вдруг захотел оказаться, не для нее. У них с Язоном был договор, и он его нарушил. Она не просто оскорблена, ее как будто змея укусила. В ней словно яд, отравляющий ее и все вокруг.

    Такими страстями жить непросто.

    Безмерно сложно. Она все бросила на алтарь любви. Она была готова на все ради Язона. Он был для нее всем. Но Медея, к сожалению, пропустила важнейший момент их жизни. Разделяя с Язоном его путь, она сама стала воином и солдатом. Она перестала быть женщиной и стала бременем для Язона. Он захотел все изменить. Жениться на юной девочке. Стать обычным человеком. И этого Медея ни простить, ни пережить не смогла.

    Погибнуть за железяку

    В любящей женщине всегда есть что-то от Медеи?

    Я думаю, синдром Медеи способен испытывать человек, которому известна любовь глубинная, постоянная и долгая. Те, кто знает только страсть и похоть, ничего не знают. Любовь — это когда люди повязаны и связаны, когда это — бездна, одна на двоих. Это страшно, но как жаль тех, кто прожил жизнь и не испытал ничего подобного. Мне жаль этих сегодняшних «котиков» и «кошечек», которые только и делают, что гуляют налево и направо и существуют на уровне перепиха и бесконечного расчета. Я не понимаю, зачем? Как они допускают такое? В «Медее» люди погибают за любовь, а сейчас они погибают из-за полного дерьма. На днях я ехала в театр, выезжала с Плющихи на Садовое. Стоим на светофоре, вдруг визг тормозов, видимо, чуть не столкнулись машины. Дальше — на раз-два-три — из обоих авто выходят два мужика, достают пистолеты и в упор стреляют друг в друга. У меня просто паморок случился!!! Я не видела, что было дальше, дали зеленый свет, и мы поехали. Но это была стрельба среди бела дня. В центре города. Это что — Онегин и Ленский? Мартынов и Лермонтов? Это у нас Черная речка теперь такая? За что? За железяку. За полную фигню. Навести пистолет на человека?! Да по сравнению с ними Медея — Красная Шапочка. Вот они — убийцы. Беспредельщики. Чикаго 50-х годов. И ведь это не звери — зверьки. Это страсти-мордасти каких-то выхухолей. Из-за царапины на авто, из-за того, что дорогу не поделили…

    Юля, но и это тоже твой зритель.

    Я не думаю, что эти индивидуумы доходят до театра. Им просто незачем туда идти. Тот, кто живет душой, не способен взять пистолет, а если уж он берет его, то совершенно по другому поводу. Конечно, в каждом из нас многое намешано. Но те, у кого есть сердце, по-другому живут. Способность или неспособность любить проецируется на все остальное.

    Все наизнанку

    Человек всегда сам за себя в ответе или есть смягчающие обстоятельства времени и жизни?

    Конечно, отправная точка — всегда сам человек. Уровень его культуры. То, чем он себя наполняет. Что смотрит, читает, слушает. Те ограничения, которые он себе устанавливает: чт? он ни при каких обстоятельствах не может позволить себе сделать. Тот, кому ведомо прекрасное, знает, что существует не только мир мордобоя и силы. Вроде бы человечество так давно развивается, а приоритеты у многих все равно примитивные, варварские. Самый распространенный способ общения — хамство и демонстрация силы. Бесстыдство, и женское и мужское, — норма. Этого уже никто не замечает и не порицает. Этим сейчас даже трудно оскорбить. Иной раз скажешь кому-то, что он проститутка, а оказывается, что это комплимент.

    Обратная сторона постмодерна.

    Да, вывернули все наизнанку, покуражились и не смогли остановиться. А что дальше-то? А дальше давайте еще сильнее вывернемся. Потом еще и еще. Чего мы все время наизнанку-то живем, мы же ее уже увидели? Вот почему так актуальна сегодня «Медея» — это история про женщину, которая прожила, а не профукала свою жизнь. Я за тех людей, которые проживают жизнь в полную силу. Я не за тех, кто плывет по течению, — это их право, но мне это не нравится. Мне нравятся люди, способные на поступки, на дерзости.

    Политика в последнее время стала частью жизни, не обошла она и искусство. Как вы определяете себя в этом симбиозе?

    Для меня гражданская позиция — это то, что я делаю. И здесь взыскиваю сама с себя, потому что я и одна в поле воин. Для меня важно, что и как говорю со сцены. Я понимаю, что способна менять сознание людей своим актерским способом. Заставлять их думать, чувствовать, сомневаться, метаться, плакать, переживать, страдать. Считаю, что каждый должен начинать с себя и отдавать себе отчет: что ты делаешь, почему и зачем. Для меня всегда самыми интересными были люди, которые крутят эту Землю вручную. Раневская своим спектаклем «Дальше тишина» пробуждала то, что во многих дремало или спало — сострадание, сочувствие. Она говорила о том, как ужасно оставлять стариков, разлучать их, предавать. Я говорю — о своем. О том, как ужасно оставлять и предавать любящую женщину. Я хочу ставить перед публикой трудные вопросы. Медея — это трудный вопрос.
    Добавил: Tatty | | Теги: Юлия Рутберг, Григорий Антипенко, Медея
    Просмотров: 7524
    Всего комментариев: 131 2 »
    1 Tatty  
    Отзыв о спектакле 29.11.2011 года

    Раздаются первые звуки музыки, зажигается свет и все вокруг перестает существовать, все, кроме происходящего на сцене. Медея, одинокая и уставшая, изгнанная, но не сломленная. Её душит ненависть ко всему, мир для нее перестал существовать в тот момент, когда её покинул любимый, ради которого она жила столько лет. И он совсем близко. Но не с ней. От этого Медея ненавидит все еще больше. Эти людишки, которые танцуют и радуются жизни... Как же она ненавидит всех их, и еще больше от того, что возможно ОН среди них… Пустота внутри нее. Ей все равно, что будет с ней, нет Медеи без Язона. Но есть еще маленький лучик надежды на встречу с ним. Как хочет она вернуть его! Только эта надежда и позволяет ей жить.
    И вот появляется мальчик, который приносит ей весть о том, что Язон придет к ней. О счастье! И вдруг известие о том, что Язон женится на дочери Креона. Шок. Рушится последняя её надежда. Боль с этой минуты не отпускает Медею. Вот она, минута слабости, нет больше женщины-воина, перед нами обычная брошенная женщина. «Женщина! Женщина! Сука! Плоть, созданная из комка грязи и мужского ребра! Ошметок мужчины! Непотребная! …Такая же, как и все! Только еще трусливее, еще доверчивее, чем другие.»
    Но постепенно пустоту и боль сменяет в Медее ненависть. Она вползает змеёй в её тело. И гордая царица вновь поднимает голову. Месть, она единственная имеет смысл сейчас для Медеи. Она не позволит себе слабость. Она отомстит за ту боль, которую причинил ей Язон.
    Как великолепна Юлия! Перед нами настоящая дочь царя. Она сильная и гордая. И в этот момент кажется, что она права во всем, что нельзя иначе, забываешь обо всех её грехах, как жаль эту брошенную и обманутую женщину! Хочется протянуть руку и сказать: «Да! Сделай это! Отомсти!»
    План мести уже созрел в голове Медеи. Ей остается только выиграть время. Как умоляет она Креона позволить остаться ей до утра! Он позволяет и подписывает этим себе смертный приговор. Как тяжела её ноша! Как страшна Медея в своем гневе! Но у нее впереди еще разговор с Язоном.
    Зачем Язон пришел к Медее? Этот вопрос не дает покоя.
    Язон приходит с каменным лицом, ни одной эмоции, ни улыбки, ни ненависти. Эта каменная маска, что скрывается за ней? Медея кидается к нему, обнимает. Язон же по-прежнему не реагирует. «Дай-ка я посмотрю на тебя. Это тебя я любила?.. Это с тобой я спала 10 лет?.. Не боишься?» – «Боюсь!»… «Как легко было бы жить на свете без Язона» - «А мне без Медеи». Он по-прежнему спокоен. «Но существуют и Язон, и Медея!»
    Кажется, что для Язона все кончено. Но так ли это? На лице по-прежнему нет эмоций. Пуст ли Язон? Неужели у него не осталось никаких чувств? Или это маска для того, чтобы скрыть от Медеи нечто, что она тщетно пытается рассмотреть в глубине его глаз? Ответа пока нет… Но Медея хочет получить ответ на свой вопрос.
    «Почему ты помешал ему убить меня?» - «Потому что ты долгие годы была моей женой, Медея. Потому что я любил тебя.» - «А теперь я больше тебе не жена?» - «Нет.»
    Она не может принять такой ответ: «Ты можешь изгнать меня, Язон, но никогда не исчезнет Медея из твоей памяти! ... Твой ум, твой грязный мужской ум может хотеть этого, но ему наперекор твои руки, блуждая во мраке ночи по чужому телу, будут искать очертания тела покинутой Медеи . … Отруби себе руки, Язон, отруби их сейчас же или замени новыми, если хочешь любить!»
    Она шепотом выкрикивает эти фразы… Её губы касаются его уха… Её руки обхватывают и сжимают его грудь, следуя все ниже и ниже, усиливая свое давление… Его руки опущены, с каждой её фразой, все сильнее сжимаясь в кулаки. Еще мгновение и она достучится до него, она разбудит того Язона, её Язона, с которым они были близки 10 лет… Еще мгновение… Он яростно отбрасывает её руки и вскакивает. Нет, он не может допустить возврата. Его подсознание хочет этого, но он сильнее.

    2 Tatty  
    Отзыв о спектакле 29.11.2011 года (продолжение)

    «Неужели ты думаешь, что я покидаю тебя потому, что ищу новой любви? Неужели думаешь, что я хочу начать все сначала? Я хочу забвения и покоя!»
    Но выясняя, почему же они расстались, Язон до сих с болью вспоминает измены Медеи. Нет, она не безразлична ему. Но эта боль не позволит ему быть с ней снова. Не может он простить ей эту боль, которую она ему причинила, все мечты, которые не сбылись. Волна ненависти и обид захлестывает его. «Ты страдал.» - «Да» - «Так почему же ты так долго оставался со мной?» - «Да потому, что я любил тебя, Медея!»
    Да, ненависть именно то чувство, которое испытывает Язон. Но, мне кажется, ненавидит он не Медею, а свою зависимость от нее, понимая, что по прошествии всех этих лет, он все так же связан с ней той невидимой нитью. Зачем он пришел к ней? Эти нити нужно было порвать. И он порвет их, переступив через себя, переступив через Медею, но он сделает это. И только тогда он сможет быть свободным.
    «А теперь я хочу остановиться, стать обычным человеком… …Я хочу простого человеческого счастья!» - «Язон, а если бы я сказала, что хочу вместе с тобой ступить на этот новый путь, та бы мне поверил?» - «Нет… Прощай, Медея! Не могу сказать тебе: «Будь счастлива», будь самой собой!»
    Язон уходит, не оборачиваясь, а Медея в изнеможении ждет, что он передумает и вернется. Только он мог быть её спасением. Но нет. Язон не вернется и с этого момента все предрешено.
    Больше нет Медеи-человека. Это раненая одинокая волчица, воющая на луну. Никто не может понять эту Медею. Только волки отвечают ей своим воем. И смерть теперь не страшна, Медея и так мертва. Она забирает с собой детей, которые тоже частицы её самой, чтобы не осталось в этом мире ничего от Медеи.
    Мы можем долго спорить, кто она Медея: преступница или мученица. Для меня она несчастная одинокая женщина с разбитым сердцем, которое билось ради одного человека. И можем осуждать или оправдывать Язона, который сделал её такой и бросил. Но он такой же мученик, как и она, который не сможет жить той спокойной жизнью, о которой так мечтал. Вот теперь Язон действительно пуст. Потому что нет Язона без Медеи. «Сожгите здесь все!»

    Очень сильный спектакль. Действие на сцене завораживает на столько, что кажется, что ты участвуешь в нем. Мое сердце стучало так громко, казалось, что его стук вот-вот долетит до артистов. Юлия прожила жизнь Медеи за этот время. И разве мог быть у нее другой Язон?

    Спасибо, Михаилу Цитриняку за возможность увидеть пьесу, за возможность посмотреть на персонажей пьесы с другой стороны, увидеть в ней людей настоящих, страдающих! Спасибо всем, кто принимал участие в создании этого спектакля! Браво Юлия! Браво Григорий!

    3 Иветта_1  
    Отзыв о спектакле 10 сентября 2012 года

    Я только пришла со спектакля, вся ещё там и не сразу могу собраться с мыслями, чтобы описать впечатления. Гриша всё же немного постарел, со времени " Не родись красивой" хотя и худощавый и очень обаятельный, но роль на улыбки не настраивает. Не помню кто, но кто-то из девушек, писала, что много крика. Так сейчас все говорили почти шепотом и иногда приходилось просто напрягаться, чтобы что-то услышать.
    Теперь сам спектакль. Конечно, сейчас прямо по горячему трудно сделать выводы и как-то описать своё состояние. Рутберг играла потрясающе, у Гриши в конце последней сцены, когда он узнал о гибели детей на глазах были слёзы, но весь спектакль он был какой-то потухший, не сравнить, каким он был в последнем спектакле прошлого сезона в "Пигмалионе" Нет, он всё делал как нужно, слов не забывал, но не было куража, или было его мало. Поймите, я не профессиональный критик, всё на мой чисто субъективный взгляд. Часто говорили они скороговоркой, глотали слова и он, и она, как будто спешили. Но в любом случае, от начала до конца невозможно было оторваться, эти полтора часа пролетели мгновенно. Такие мои первые впечатления. Говорят с ноября спектакль переносят на большую сцену. Это тяжело представить, он очень камерный, требует другого голоса и другой подачи. Не представляю, что услышат зрители десятого ряда, а там гораздо больше рядов. Не совсем поняла я белые костюмы самого Язона и остальных исполнителей мужских ролей. Но может я чего-то не понимаю. Вот пока все. Думаю, было много наших форумчан и они напишут более профессионально. Да, цветами всех одарили, я тоже преподнесла красные розы Григорию. Он улыбнулся своей изумительной улыбкой и сказал: большое спасибо!

    Сейчас перечитала все посты этой ветки и могу также подтвердить, что Владислав Гандрабура в финальной сцене тоже улыбался и смотрел прямо на Михаила Цитриняка, который весь спектакль стоял в проходе.
    Посмотрела также небольшое видео, там слышно каждое слово, а вчера на спектакле было много шепота, я сидела в третьем ряду по центру и когда они говорили шепотом, а шепотом они говорили почти все время, приходилось напрягать слух, а ведь они были не более чем в трёх метрах от меня.
    И, зная уже много рецензий на этот спектакль, могу сказать, что именно страсти мне и не хватало вчера. Была измученная женщина, которую после 10 лет бросил любимый человек и был мужчина, который устал от этой любви и хочет простого человеческого тихого счастья, о чём и говорит своей бывшей любимой женщине. Единственный раз он вспыхнул, когда вспомнил о том, что был у него корабль, были друзья.
    Какие-то они были умиротворённые или я ждала большего.

    4 lemka_  
    Что, как правило, заставляет рядового зрителя неотрывно смотреть на сцену? Во-первых, калейдоскопическая скорость смены эпизодов, зачаровывающего своей яркостью зрелища. Во-вторых, туго закрученная интрига, когда ты, затаив дыхание, ждешь «а что же будет дальше?» В-третьих, персонаж, чей масштаб личности впечатляет. И, наконец, в-четвертых, присутствие на сцене актера, к которому ты, зритель, неравнодушен. В случае с «Медеей» для меня сложились несколько факторов, чтоб 1,5 часа сценического действия пролетели как миг один.
    Посмотрев спектакль, пою осанну Михаилу Цитриняку, режиссеру-постановщику, сумевшему соединить все части мозаики (работу актеров, хореографов, сценографов) в единую гармоничную субстанцию, пульсирующую, живую, нервную. Такую, навстречу которой раскрывается сердце. Синергический эффект в «Медее» спланирован и направлен им, доподлинно знающим, как и чего он хочет добиться, и согласно своей концепции наращивающим на «скелет», предложенный драматургом, необходимую ему, режиссеру, массу. Прочтение пьесы Цитриняком значительно отличается от лично моего прочтения, что отнюдь не сказывается на восприятии спектакля. Напротив, это интригует. Что-то ушло – в частности, элемент противостояния обывательского счастья и высшего счастья, за которое надо бороться (удалена последняя сцена с кормилицей), стерта чудовищность умерщвления Медеей детей (очень остроумное постановочное решение), упрощен для большей реактивности конфликт Медеи и Язона (мне кажется, купирован текст, но не поручусь). Однако есть и неожиданные приобретения: Креон, Язон играют здесь совсем другими красками. Их образы в результате богаче, эмоции, ими порождаемые, насыщеннее и глубже. Достаточно плоский у Ануя, Креон по задумке Цитриняка и в исполнении Андрея Зарецкого становится объемной и неоднозначной фигурой. Язон же предстает не жертвой мономании Медеи, он – монстр, и неизвестно, это чудовище - результат воздействия на него неистовой Медеи или же злодейка Медея – продукт Язона.
    Сценография спектакля лаконична, ничто не отвлекает внимания зрителя, сосредоточенного на главном – на героях. Здесь нет ярких красок, цветовая палитра сдержана, тем более впечатляющ «кровавый» финал. И еще. Это очень красиво. Мое эстетическое чувство от спектакля в упоении. Удовольствие (почти физическое), словно любуешься картиной малого голландца, потому что не только художественное оформление, но и хореографическая составляющая в спектакле на высоте: и пластика (жесты и движения выверены, филигранны), и скульптурность поз, и композиция – безупречны! Великолепна сцена с Язоном, вспоминающим об «Арго» (задник колышется, как море, Язон в белом, точно парус на мачте: корпус слегка накренен влево, руки в стороны под прямым углом). Драматична и экспрессивна композиция, когда Медея повисает на Язоне, будто на кресте - мизансцена приобретает характер пластической метафоры, даже символа. Впрочем, подобных изысков в спектакле много, но они не довлеют, их количество закономерно и оправдано: не мало, чтоб травмировать внезапностью появления, и не много, чтоб не утомлять. Другое дело, что за один просмотр их все не осознать, не прочувствовать, ими всеми не насладиться. А этого очень хочется.

    5 lemka_  
    Световые эффекты и в самом деле эффектны, тонко и точно передают они атмосферу, тревожный или лирический настрой сцены. Отличное подспорье! Эпизод с растущей тенью (когда Медея обращается к поднимающейся в ней злобе) может и не гениален, но безусловно сделан добротно-профессионально, и нужной от зрителя эмоциональной отдачи режиссер добивается без труда.
    Пространство сцены играет вместе с актерами, помогает им, его трехмерность использована со знанием дела. Чего стоит тюк, подвешенный на цепи (высота), раскачиваемый (глубина) Медей (ширина)! Ты невольно качаешься вместе с ним! Пространство движется, эволюционирует, напитывается чувствами героев – и зритель получает новый будоражащий образ. Режиссер умело использует площадь сцены: актеры не застывшие фигуры, декламирующие текст, статика сменяется активным движением, задействован не только первый уровень, но и плоскости, удаленные от зала. Искусное «укрупнение» позволяет Цитриняку акцентировать внимание на нужном ему персонаже: на Медее ли, на Язоне ли, на кормилице ли.
    По поводу пресловутого «темпо-ритма», неправильное использование которого способно испортить весь спектакль. «Медее» повезло. Темп – аллегро и престо, с ритма (сложного, дробного) спектакль не сбивается. Был небольшой «провис» почти в конце сцены объяснения Медеи и Язона, но это оттого, что зрителю тяжело долгое время жить одной эмоцией (пусть и очень сильной), нужна разрядка, а «Медея» такой разрядки не предполагает в принципе. Здесь тревожный настрой начала усугубляется, интенсивность возрастает, достигая к финалу крайней напряженности. Нет чередования, которое помогло бы зрителю сбросить эту напряженность, потому и получается, что когда между Медей и Язоном практически (практически, подчеркну) все сказано, внимание зрителя непроизвольно рассеивается. Но ненадолго. И значительная мизансцена с попыткой Медеи вернуть себе Язона, пообещав измениться, в ответ на которую она слышит его сдержанное, уже уверенное «нет!», звучит снова с полной силой.
    Несколько слов об актерской игре. Г-жа Рутберг, Медея… Убеждаешься, что «Хрустальную Турандот» не вручают просто так. Ее Медея может перевернуть расхожее представление о добре и зле. Нет зла, нет добра, есть обстоятельства, при которых сущность поступков может быть интерпретирована так или иначе. Сама себя Медея называет живым воплощением зла неоднократно, и если в пьесе поддаешься магии этих слов, начиная рассматривать Медею сквозь негативную призму, то в спектакле ее слова лишь звуковой ряд, не отражающий реальности. Ощущение, будто Медея стремится уверить саму себя в том, что она такая, а потому не заслуживает снисхождения и прощения. Потому не заслуживает любви. Как ни странно, я увидела в Медее инфернальную гордость, но не увидела обыкновенного самоуважения. В Медее от Рутберг мне импонирует, что ее героиня не глуха душевно, она способна испытывать чувство вины (вспомним, сколько раз Медея повторяет, что убила брата, предала отца. Ее это мучит!) и готова вину эту искупить. Причем она готова взять все грехи на себя и единолично нести за них ответственность, освобождая любимого Язона от их смрада.

    6 lemka_  
    Злодейка ли Медея? Конечно. О том говорят ее поступки. Но на этапе, когда мы, зрители, встречаемся с ней, она – существо страдающее, и при масштабе ее личности (а он есть, тот масштаб!) ее муки потрясают глубиной и силой, будя в нас сочувствие. Роль Медеи, бесспорно, наисложнейшая. Здесь легко впасть в пафос или истерию, не удержаться на тонкой грани. Рутберг это удается. В ее Медее есть накал, надрыв, есть страсти на разрыв аорты, но без завываний и заламывания рук (фигурально выражаясь). Есть мотивации поступков и психологически оправданные реакции. Лишь в одном месте мне показалось, что актриса поторопилась с репликой, не додержала паузу: когда ее героиня переходила от одного психологического состояния (разбита, уничтожена известием о предательстве Язона) к другому (решимости отомстить). Слишком поспешила, не простимулировала у зрителя возникновение сопереживания. Что еще мне не пришлось по вкусу: как Рутберг изображала Медею на сносях своей ненависти. Уж очень это, извините, напоминало миссис Хиггинс, мающуюся артритом. Главный и огромный плюс в работе актрисы – она сумела вдохнуть в этот абстрактный и страшный персонаж жизнь, сделать Медею понятной и, как ни парадоксально, человечной.
    Любит ли Медея Язона? Ответ на вопрос дан в завязке спектакля, отвечает на него кормилица. Не любит. Тогда - почему? Тогда - зачем?! Привычка? Страх остаться одной? Элементарная слабость женщины? И кто он, тот Язон? Достоин ли страсти, которой одаривает (или одаривала) его Медея?
    Язон от Антипенко убеждает – достоин. Есть в нем следы былого Героя, перед которым не устояла царская дочь. Героя, который повел за собой других героев за край безрассудства. Героя, который хотел любить вечно… Мы чувствуем в нем огонь, не потух он, тлеет, но готов вспыхнуть и, словно маяк, снова повести за собой к мечте. Этот-то потенциал и не отпускает Медею от Язона, держит, точно на привязи. Ведь не только Язон устал от Медеи, она тоже устала от него. Помните, есть эпизод, когда она кричит: «Теперь я свободна от тебя, Язон!» Но нет, не свободна: как ему никогда не забыть Медеи (о чем она очень красочно и эротично ему напоминает), так и ей никогда не освободиться от Язона в своей крови. Именно потому, что он ведет к мечте, а путь этот может завершиться только смертью.
    Разумеется, мое внимание к игре Григория было максимально пристальным. Вероятно поэтому и претензий больше. Категорически не понравилось его похохатывание: показалось глупым, раздражающим, образу ничего не дающим. Почему в столь ответственный момент (начало разговора с Медеей) такая реакция? Чем это обусловлено? Али нервишки у Язона, осознающего свою непорядочность по отношению к бросаемой женщине, сдают? Или актер боится показаться очень «театральным» и таким образом «добирает» естественности? Ответов не нашла. А которые нашла, меня не убедили. Следующее «непринятие» - слезы в глазах Язона, вспоминающего о ночи, когда любовь к Медее расцвела в его сердце. Григорий – талантливый драматический артист, умеющий достигать нужного эмоционального эффекта, но этот сентиментальный прием явно выбивается из стилистики спектакля, да и из образа Язона, который складывается впоследствии. Не слащав он и сантиментам чужд (в отличие от Язона Ануя, кстати), он жёсток, хитроумен и целеустремлен. Слезы же всегда являются признаком слабости. Но нет никакого слабого Язона! Нет и быть не может: разве отдала бы Медея, убежденная, что лучший способ примириться с врагом – его физическое устранение, свою любовь человеку, слабее ее волей, духом и характером? Ведь в их тандеме даже спустя 10 лет он ведущий, а она – ведомая! А вот тот Язон, каким мы видим его в финале, вполне мог ее покорить.
    Мыслю, Язон Цитриняка (не Антипенко) прибег бы к слезам, как к орудию манипулирования, лицемерному трюку, но в данный момент в нем надобности не было. Бывший возлюбленный искренен с Медеей – настолько, насколько вообще может себе позволить быть искренним с кем-то. На мой взгляд, при той трактовке образа Язона, который дает в спектакле Цитриняк, эти слезы неуместны. Григорий мастерски владеет голосом, способен передавать им малейшие нюансы, обидно, что здесь он этим мощным инструментом воздействия на зрителя пренебрегает. Но в целом, актер прекрасно чувствует своего героя, «проживает» его, а потому смотрится на сцене очень органично. Некоторая картинность необходима стилистически, а Григорий к тому же весьма фактурен. Единственный упрек: не надо так часто поправлять пиджак — ведь в спектакле каждый жест есть художественная информация. Декодировать же жест-паразит не представляется возможным.

    7 lemka_  
    Теперь о сценах, которые наиболее впечатлили. Как известно, главный элемент любой драмы – борьба. «Медея» в этом отношении просто кладезь: здесь борьба, сопротивление возникают с первых минут. Борьба Медеи и кормилицы, уверенной, что Медея больше не любит Язона, и умоляющей хозяйку вернуться в родные пенаты; борьба Медеи и юноши, принесшего дурную весть (ведь тот не хочет говорить, что Язон женится, Медее же нужна правда); борьба Медеи с Креоном, затем – с Язоном, и, наконец, самой с собой. В результате перед нами полное драматизма действо, конфликты придают спектаклю особую силу, уничтожая напрочь монотонность и однообразие.
    Чрезвычайно хороша сцена Медеи с Креоном. В пьесе она, собственно, пусть не проходная, но не слишком волнительная. В спектакле же эта сцена получилась очень сочной. Характеры персонажей прорисованы поразительно четко. Креон, который появляется лишь в этой сцене, настолько выразителен, что образ его остается со зрителем до конца спектакля. Самоуверенный царь, сотворивший много зла, но простивший себе его безо всяких душевных терзаний, с легкостью может оправдать Язона, потому что «он – наш, он – королевской крови, он отсюда родом», но презирает чужестранку Медею. Однако при этом ему важно ее сломить и насладиться своим триумфом над поверженным врагом: недаром он не брезгует лично сообщить Медее о ее дальнейшей судьбе. То, что силы их неравны априори (он – мужчина на пике власти, она – слабая отчаявшаяся женщина, он – царь, она – гонимая пария), его не смущает. За внешним благодушием проглядывает безжалостный хищник. Только слишком упивается он своей победой, на деле оказавшейся пирровой, не замечая за показной покорностью Медеи ее абсолютного неповиновения. И Медея… Смертельно опасный враг, которого нельзя недооценивать. Эта сцена выявляет черты характера, которые возводят Медею в ранг злодейки: хитрость, беспринципность, расчетливость и беспощадность. Но рядом с Креоном она куда честней! Кстати, именно здесь впервые упоминается, что детей у Медеи отнимут и будут они воспитываться во дворце у Креона (решение, которое принял Язон).. И почему-то сразу становится понятна невозможность такого положения для Медеи. Судьба детей предрешена: вряд ли малюток ждет в этом дворце счастье, и смерть порой бывает милосердней жизни.
    Немало впечатляет мизансцена, когда слуги Креона водружают на спину Медее тюк, и несет она на хрупких плечах всю тяжесть мира…
    Объяснение Медеи и Язона. Сцена выразительных контрастов и согласного их взаимодействия. Она богата нюансами, психологическими штрихами, переполнена любовью и ненавистью, но любви все-таки больше, потому что любовь – доминанта человеческого существования. Язон и Медея настолько проросли друг в друге, что стали единым целым. Они словно двуликий Янус: личин несколько, но суть одна. Здесь несколько мизансцен и все они дивно хороши. Увы, с первого раза все запомнить невозможно… Только общее впечатление – это сильно, рельефно, мощно, это – «браво!»
    Не могу обойти вниманием сцену убийства Медеей детей. Неортодоксальным ходом является то, что дети так и не обретают личностные черты, они остаются чем-то умозрительным, а значит – нереальным. Поэтому и преступление Медеи - за гранью зрительского возмущения дикостью поступка матери, уничтожающей собственную плоть и кровь. Нет этой плоти. Крови, правда, хватает: по режиссерскому замыслу в пару емкостей, наполненных жидкостью, сильно напоминающей цветом венозную кровь, актриса решительным жестом опускает 2 белые холщевые тряпицы (сама она тоже одета во все белое, читай – чистое, т.е. готова отправиться на встречу с Богом), далее прижимает их к себе, и красная жидкость струится по ее белому наряду, оставляя красноречивые пятна на груди и животе… Чтобы представить себе эту сцену, надо учитывать еще и динамику разворачивающегося действа, и то буквально бьющее током напряжение, в котором все происходит. Впечатление ошеломляющее.
    И, наконец, финал. Явление Язона на пепелище. Его реакция. Его слова. Вот он – истинный Язон: «мы будем править (замечу в скобках, что править предстоит именно ему – больше никого не осталось, путь к трону свободен), и создадим мир по своему образу и подобию». И ты, глядя на Язона, который это произносит, содрогаешься.

    8 lemka_  
    «Медея» удивительна по своей энергетике, остро ощутимой с первых сцен. И почти сразу поток энергии, идущий от артистов, преобразуется в мощный энергообмен между сценой и залом. Думаю, что в Малом зале Вахтанговского театра, как более камерном, реакции происходят еще быстрее, но и в Друскининкае публика, которая, казалось, дышала с артистами в унисон, была фантастически отзывчива. А ведь это, пожалуй, главная цель любого спектакля – «зацепить» зрителя, вызвать у него сопереживание и ощущение сопричастности.
    Спасибо большое Михаилу Цитриняку, сумевшему поставить спектакль потрясающей целостности, со зрелой концепцией и броской, запоминающейся театральной формой. Спасибо артистам, тронувшим душу, заставившим думать и анализировать, искать спасения, любить, прощать и отпускать. Спасибо сценографу, хореографу и музыкальному оформителю, без таланта которых чуда могло и не произойти. Спасибо всем, кто создал эту КРАСОТУ, которая «есть, - по словам известного теоретика искусства Леона Баттисты Альберти, - строгая соразмерная гармония всех частей, объединяемых тем, чему они принадлежат, — такая, что ни прибавить, ни убавить, ни изменить ничего нельзя, не сделав хуже. Великая это и божественная вещь...» Сказано не о «Медее», но про нее.

    9 Haty  
    Отзыв о спектакле 29 марта 2014 года.
    Вчера была на Медее. Если коротко : Григорий удивил. Даже поразил. Вообще-то я обычно не слишком щедра на похвалу, но в данном случае могу сказать только : БРАВО, Григорий!
    В театр я пришла «подготовленная» : Еврипид, Ануй, многочисленные отзывы, видео.
    У меня даже свой «отзыв» был уже почти готов. С подробным анализом. Думала, после спектакля добавлю «красок» и ...
    Ага, щаз! Григорий вчера сыграл такого Язона, на какого даже намека не было ни в пьесах, ни в отзывах, ни в видеофрагментах. Даже Юлия на его фоне смотрелась бледновато. Скорее, она сама показалась мне фоном.
    Классическая фабула - великую любовь Медеи предал жалкий приспособленец Язон – рядом не стояла.
    Что же сыграл Григорий. Да, он сыграл обманутую, преданную любовь. Но! Любовь, преданную Медеей!
    У меня не глюки, он действительно это играл. Причем роль была выстроена изумительно: ни убавить, ни прибавить.
    Ни одна интонация, ни одна эмоция не выбивалась из канвы образа.
    Как нередко бывает, мы – зрители мучаемся : а что хотел сказать режиссер или актер этой фразой, каков смысл этого действия и т.п. Здесь напротив, все очень четко, прозрачно, логично, тонко, филигранно … список эпитетов можно продолжать и продолжать, лишку не будет. Я даже не предполагала, что Г.А. может так здорово играть.
    Вроде те же слова, те же жесты, а впечатление прямо противоположное «классическому». Г.А. развернул образ Язона, а с ним и вообще весь смысл постановки на 180 градусов. Причем образ получился на удивление цельным, логичным и убедительным.
    Бонусом – многоплановость (или многослойность) : равнодушие и холодность, скрывающие страдание, причиной которому попранная любовь.
    А какие нюансы - оттенки!
    Эпизод, где Медея спрашивает, что если бы она захотела вместе с Язоном вступить на новый путь, он бы ей поверил? Григорий выдержал такую изумительную паузу перед тем, как сказать «нет»! Он так сыграл лицом, глазами, … сердцем … М-м-м, восторг! Брависсимо!
    Не было никаких сомнений, что он теперь никогда в жизни не поверит ни одной женщине, ни Медее, ни Креузе, вообще никому. И ни одну женщину не подпустит к себе близко, и ни для одной сам не откроется. Он решил для себя : отныне никакой любви, буду заниматься «делом». И никаких иллюзий!
    Вообще все «эпизоды» Г.А. сыграл безупречно. И воспоминание об Арго и товарищах, о том, что была жизнь, полная приключений и подвигов (с такой тоской и страстью) и рассказ о девочке-Медее, о рождении любви, об их совместной «борьбе с жизнью» (с теплотой и нежностью), и осознание, что любовь дала ему счастье, свободу и силу, и тем больнее воспоминание об изменах, лжи и ненависти.
    Г.А. играл настоящее страдание. Он ненавидел Медею за преданную ею любовь, он ненавидел любовь за то, что она заканчивается предательством.
    При этом Григорий играл спокойно, без особых «внешних эффектов», и тем ценнее, поскольку отчетливо чувствовалось внутреннее напряжение. Вообще качество игры Григория потрясает.
    Когда любовь разрушилась – разрушился мир. А в новом мире, который он пытается построить на руинах прежнего, уже нет места любви, верности, нежности. Есть только Дело - строительство «благоразумного мира», занявшись которым, у Язона есть шанс остаться в живых. Иначе, только в петлю, жить незачем.
    И это не кризис среднего возраста, это «крушение любви как крушение мира». Только любви и мира Язона, а не Медеи.
    У меня возник вопрос (не в упрек, скорее, наоборот): вот такие метаморфозы в трактовке образов – это «самодеятельность» актеров, или согласованная с режиссером позиция?
    Но в любом случае это было интересно. А игра Григория, еще раз повторюсь, выше всяких похвал. Гриша, СПАСИБО !

    10 Haty  
    0
    «Медея» 16.11.2014

    Если Грише надоест актерская профессия, ему надо подаваться в маркетологи. :D У него получится.
    Его гениальная маркетинговая идея приносит реальные плоды. Чтобы спектакль жил долго и с неизменными аншлагами, надо каждый раз играть героя по-разному. И тогда люди будут ходить и ходить на спект без конца.

    Я полагала, что этот мой поход на «Медею» последний. Два раза – вполне достаточно.
    Но н.ф., зараза (это под спойлером :D ), опять сыграл ДРУГОГО Язона. Совсем другого. И теперь у меня даже азарт прорезался : а в следующий раз какой будет Язон? Так и придется еще раз ехать в Москву. Раззорюсь на фиг! :D

    Теперь серьезно. Спектакль был великолепный! Игра Юлии – сплошной восторг! БРАВО!!!
    Ее Медея – сильная, мудрая и гордая. Все ее реакции и эмоции логичны и оправданы.
    Ни одного сбоя, роль выстроена ФИЛИГРАННО!

    То, что обычно ей не могут простить – убийства, особенно, убийство детей – здесь происходит, мне увиделось, под влиянием какого-то умопомрачения, почти безумия. Умопомрачения от боли! Это в моих глазах ее вполне оправдывает.
    Все то, что меня коробило при первом просмотре – бутафорская сцена с тюком, сцена призыва зверей, сцена подготовки к убийству – стало очень органичным благодаря игре Юлии. Эти да и все другие сцены она играет очень сдержанно, негромко, без надрыва. Потому и эффект ошеломляющий!

    Теперь о Г.А. Наш обоже сыграл такого гада, такую упоительную сволочь, что аж дух захватывало.

    Лирическое отступление.
    После своего первого просмотра «Медеи» я стала пересматривать многочисленные видео спектакля. И вот на что обратила внимание.
    Вспомните момент первого появления Язона на сцене. Медея стоит на коленях, согнувшись, головой в пол. Язон подходит к ней, опускается на колени и кладет руку ей на спину.
    Так вот, я заметила, что в видео из разных спектаклей он опускает руку по-разному! То тихонько, то с размаху. А один раз было: размахнулся, потом задержал руку, потом нежно-нежно(!) стал ее опускать, а потом бах – как муху прихлопнул.

    И вот тогда у меня возникло предположение, что в этом движении Г.А. сознательно или нет кодирует «краткое содержание образа» Язона. Проверить это я не могла, поскольку совсем не помнила этот момент в реальном спектакле.
    Но помните, я говорила про «телепатию», что я, якобы, с первых секунд появления Г.А. на сцене поняла, какого Язона он собирается играть. Так вот, теперь я думаю, что телепатия здесь ни при чем. Просто какая-то извилина моего мозга зацепилась за этот эпизод с рукой. Сознательно я его не помню, но, видимо, все равно как-то отложилось.
    А вчера у меня была возможность проверить эту гипотезу. Не поверите, версия подтвердилась, все так и было.

    Язон хлопнул рукой по спине Медеи ТАК, что сразу стало понятно : Медея для него ОТРАБОТАННЫЙ МАТЕРИАЛ. Прошлое, с которым можно не церемониться, через которое он хочет перешагнуть и забыть на пути в прекрасное будущее.
    Как он торжествовал! Как упивался своей силой, властью, безнаказанностью! Как наслаждался видом униженной Медеи!
    Дальнейшие слова, мимика, интонации и эмоции Г.А. только подтвердили первоначальный тезис.

    Я, безусловно, могу ошибаться, но, по-моему, здесь в основе всего чудовищный комплекс неполноценности.
    С Язоном не все было 100%-но понятно, как с Медеей. Поэтому дальнейшие рассуждения – плод впечатлений от увиденного плюс все-таки немного предположений. Гришина игра не дала однозначной картины, как это было в прошлый раз.

    1-10 11-13
    Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
    [ Регистрация | Вход ]
    Форма входа

    Объявление
    Новые фотографии
    Видео
    Комментарии
    Я никогда не видела Григория в живую, но могу с большой уверенностью сказать, чт

    «Двое на качелях», 08.03.2019, Нижний Новгород

    А у Гриши в г

    "Сирано де Бержерак" 08.09.2018 (прод

    "Сирано де Бержерак" 08.09.2018 (прод

    "Сирано де Бержерак" 08.09.2018

    Я не люблю Сирано.

    "Двое на качелях", 24.07.2018

    "Медея", 12.02.2018, Нижний Новгород<

    Поиск
    Связь с администрацией сайта: antipenko.ucoz.ru@gmail.com
    Copyright MyCorp © 2024
    Бесплатный конструктор сайтов - uCoz